 |
 
|
|
 Город Верный
ОРДЕН СТАРШИНЫ ОРДОБАЯ ТЛЕНШИНА
Сначала официально поощряемое лицо от имени самого Его Императорского Величества удостаивалось (дабы всем хорошо видно было) яркого почетного халата 3-го разряда. Затем еще лучшего — 2-го разряда. Потом уже самого роскошного — почетного халата 1-го разряда. По истечении определенного времени за усердие и беспорочную службу обладатель халата 1-го разряда мог быть (а мог и не быть) награжден (поэтапно) от имени Государя Малой серебряной медалью, Малой золотой медалью, Большой серебряной медалью и Большой золотой медалью. Награды вручались принародно. Эти торжественные действа сопровождались щедрыми тоями, айтысами акынов, сольными выступлениями кюйши и жирши, состязаниями конников, борцов и лучников, устройством охоты с беркутами или балапанами на лисиц, множеством других увеселений, на которые всегда был горазд трудовой люд казахских степей и гор, а также других необъятных пространств Туркестанского края. Лица, наиболее отличившиеся на мирном и ратном поприщах, награждались многими медалями и орденами Российской Империи. Правда, с учетом верований: например, ордена (кресты) имени христианских святых заменялись для магометан равнозначными наградами, но уже без церковной атрибутики. Сам Государь Александр Второй воочию видел: добрую и честную службу во благо всех россиян несли эти суровые люди. Не было среди них, на его взгляд, ни мямлей, ни рохлей. Поэтому-то без сожаления, а с великою охотою он, Ак-Патша — Белый Царь, награждал старшего сына султана Большой Казахской Орды, российского полковника Тезека Нуралиева золотой шашкой с надписью «За храбрость», а его земляков — бия Исмаила Мелетова и сардара Юзбаши Мамасина — серебряными медалями с такой же надписью. Серебряной медали на Станиславской ленте для ношения на груди удостоил он почетных казахов Ахмеджана Дауталиева, Уразали Таянова, Даурынбека Сарыева. На аверсе награды значилось: «За усердие». По представлению губернатора Семиреченской области генерал-лейтенанта Герасима Алексеевича Колпаковского Государь пожаловал аульному старшине Алматинской волости Ордобаю Тленшину Знак отличия военного ордена 4-й степени «за особенную правительству преданность и исполнение поручения, сопряженного с опасностью для жизни». Торжественно врученный Ордобаю Тленшину Знак по своему державному весу был тождествен самой престижной из ратных наград — 4-й степени военному ордену святого Георгия Победоносца, которым сам Колпаковский был награжден за Узун-Агачскую победу, получив тогда же и чин полковника. А ордена святого Георгия 3-й степени он был удостоен в 1871 году «за покорение Кульджинского ханства». В 1891 году в связи с 50-летием его «служения в офицерских чинах» ему были пожалованы «брильянтовые знаки к ордену святого Александра Невского», уже у него имевшемуся. В поощрение своих верных слуг, казахских воинов и хлебопашцев Государь не жалел ни орденов, ни почетных халатов, ни отменных суконных кафтанов, именных револьверов, золотых часов, серебряных рожков для табака (насвая) и серебряных подносов, кумысных ковшей, золотых монет. За деятельное участие в военных походах супротив того же Кокандского ханства произвел бия Акмолчина в капитаны, а бия Бастеева — в майоры. Ханство же это, где зверствовал откровенный геноцид в отношении тамошних киргизов и казахов, всегда зарилось на Казахское Семиречье, даже крепко получая по зубам, как это было 21 октября 1860 году в сокрушительной для 40 тысяч захватчиков битве близ Узун-Агача. Там на одного защитника Верного приходилось по тридцать кокандцев. Но успех дела (а дело на старом русском языке означает сражение) решили залпы прабабушек знаменитых «катюш» — ракетных станков конструкции друга Достоевского, командира артиллерии Верненского гарнизона Обуха (он пал у стен Ташкента), неодолимая штыковая атака пехоты, поддержанная с флангов казачьей и казахской конницей. Кокандцы, бросая английские орудия и ружья, позорно бежали в сторону заходящего солнца, толпами сдаваясь в плен. Однако еще 16 лет прошло до того, как экспедиционный отряд под командой Колпаковского занял это ханство, ставшее Ферганской областью (1876). Лучшим из лучших, помимо прочего из вполне заслуженных ими благ, Государь жаловал и чины повыше, вплоть до генеральских. Многие имена степняков держала его цепкая память… Всех, кого из них представляли его Двору, он, Ак-Патша, сразу же наделял суммой в 150 целковых серебром и пожизненно избавлял от кибиточной подати. Вне очереди удовлетворял просьбы старших султанов (они у него на военной службе были полковниками и генерал-майорами) о постройке на казахских землях новых мечетей и училищ для казахских детишек. Идею христианизации Степи похоронил надежно, а идею равенства религий утвердил прочно. Многое означала и персональная благодарность самого губернатора — с непременным опубликованием ее в печати для всеобщего сведения. Никаких различий между мусульманами, христианами, иудеями и другими в этом жанре поощрений не делалось. В таких случаях губернатору все были одинаково дороги. Именно с таким духоподъемным чувством 22 января 1872 года Колпаковский оповещал: «Объявляю мою благодарность Алматинскому волостному управителю Айтпаю Нуракову за скорое доставление им для отправления на Политехническую выставку вещей, составляющих принадлежности домашнего быта киргиз». В Первопрестольной осмотренные Государем и Государыней «вещи» понравились, и через месяц, 21 февраля 1872 года, в Москву Семиреченским губернатором был откомандирован еще и «Алматинский станичный атаман урядник Мархинин» с новыми дополнительными экспонатами для этой же, приятно удививший весь мир этнографической выставки. Старательный урядник тоже удостоился персональной благодарности. Колпаковский хорошо знал про благотворную силу своего ободряющего слова, печатного и устного. В особенности, когда оно звучало по-казахски, а то и по-китайски. Хорошо владевший не только европейскими, но и местными языками, он желал того же и всем своим подначальным. В нескончаемые разъезды по области брал с собой для совершенствования собственной лингвы двух переводчиков из областного правления — Бородина, тоже в совершенстве владеющего казахским языком, и Мантына — китайским. Военно-народное управление на всех его ярусах всегда было гласным. Никаких секретов и тайн от населения не было. Всякий шаг или полушаг начальства был у всех на виду и отражался в печати. Даже месячное жалованье Колпаковского из нее известно — 588 рублей 33 копейки. В каждый уезд, в каждую волость и каждое селение, пусть самое малое, издаваемые губернатором «Публикации» и «Ведомости» доставлялись без промедления. А коль приключалось оное, то за такой подрыв гласности следовала начальственная выволочка.
А неделей ранее тот же губернатор потребовал от всех своих подчиненных, чтобы их служебная форма находилась бы в полной гармонии с содержанием их же бытия: «Семиреченский городской воинский начальник доложил мне, что, как замечено им, служащие по военно-народному управлению господа офицеры, нося военную форму, не исполняют правил о формах одежды. Так, например, являются на парад не по форме одетыми, ходят по городу без оружия, посещают в военном собрании танцевальные вечера в сюртуках с погонами, на погонах не имеется соответственно чину звездочек и т. д. Принимая во внимание, что всякий носящий военный мундир обязан подчиняться установленным правилам службы и соблюдать форму в одежде, предлагаю всем служащим по военно-народному управлению вверенной мне области господам офицерам в точности исполнять правила о формах одежды. Подлинный приказ подписал: военный губернатор, Генерального штаба генерал-майор Фриде». Но Фриде умел и «спасибо» сказать на все Семиречье и сопредельные с ним края и самые дальние пространства, где издаваемые им «Публикации» и «Ведомости Семиреченской области» всякий раз становились объектом самого пристального изучения в соответствующих инстанциях, как много позже «Ведомости Верховного Совета СССР» и «Ведомости» Верховных Советов союзных республик. Державный пульс в большом и малом эти издания (во все времена) позволяли прощупывать (тем, кого это очень интересовало) всегда с минимальными затратами и с максимальной точностью. Иногда в самом буквальном смысле… «Врач Джаркентского отряда статский советник Мациевский в письме ко мне сообщил, что Верненский купец 2-й гильдии Иван Михайлович Акулов предоставил для пользы нижних чинов, больных цингою, 10 фунтов чаю, 10 бутылок коньяку, 10 бутылок ташкентского красного вина, 20 бутылок водки и 40 бутылок английского элю, — констатировал Фриде в своем приказе от 12 июля 1883 года и продолжал: — Означенное пожертвование благотворно повлияло на скорое и успешное лечение, при уменьшении расходов казны на него. За столь человеколюбивое участие к нуждам больных объявляю Верненскому купцу 2-й гильдии Ивану Михайловичу Акулову благодарность». Купец Акулов не был одинок в человеколюбии. По представлению Семиреченского областного тюремного комитета Фриде вынес особую благодарность директору этого комитета Павлу Матвеевичу Зенкову за то, что тот «построил в Верненском тюремном замке (так пышно именовалась местная тюряжка на 28 «посадочных» мест) на свои средства кладовую», а купца 1-й гильдии Вали-Ахуна Юлдашева и сарта (узбека) Махмутбека Абдулкасимова за пожертвование для арестантов первым — «одного пуда и трех фунтов кирпичного чаю», вторым — 30 отрезов мануфактуры, «из которой построены 19 пар арестантского белья». Фриде был достойным восприемником Колпаковского. Он как по службе, так и по душе поддерживал регулярную связь с Омском, куда Колпаковский отбыл на повышение, став во главе всего Степного края, не менее Туркестанского значимого для державы. 8 ноября 1883 года Колпаковский из Омска телеграфировал Фриде в Верный: «Скажите жителям, что никакое расстояние не изменит моих благожелательных отношений к Семиречью вообще, к Каскелену же и Узун-Агачу в особенности». Друг Пржевальского, Мушкетова, Потанина, Венюкова, Валиханова, Колпаковский покровительствовал всем одаренным людям. Среди них он выделял своего же первого заместителя, полковника Россицкого, старшего чиновника для особых поручений, неутомимого краеведа Пантусова, уездного начальника Ждан-Пушкина, верненского француза-архитектора Гурдэ (в честь его в старом Верном называлась улица, ставшая потом улицей Красина), старательного лесничего Баума, бывшего польского революционера инженера Козелл-Поклевского, верненского судью 2-го участка Куратова, ставшего основоположником литературы народа коми, создателем грамматики его языка. Немало усилий приложили они для достойного участия Семиречья в Международной выставке «новейшего просвещения и народного хозяйства всех народов», каковая под покровительством Императора Австрийского намечалась в Вене по весне 1873 года. Мечтой российской интеллигенции было сооружение и открытие памятника Пушкину в Москве. Средства на него собирались по всей державе. Колпаковский с Россицким повелели опубликовать фамилии семиреченских жертвователей, сами тоже внесли деньги. На открытии памятника 6 июня 1880 года выступали Достоевский, Толстой, Тургенев, Майков, Аксаков. Безотрывно внимал их речам Колпаковский. Из Богом отпущенного ему земного срока оставалось Герасиму Алексеевичу неспокойных, трудных и счастливых почти полные пятнадцать лет. Уже перед самой своей кончиной, последовавшей 23 апреля 1895 года (Колпаковского похоронили в Санкт-Петербурге на кладбище Александровской лавры), он завещал Семиречью самые дорогие для него награды: орден святого Георгия Победоносца 3-й степени — Алматинской Большестаничной церкви, а Георгиевский крест за победу над кокандскими завоевателями — церкви села Узун-Агач. Воля его была исполнена. Вообще, надо сказать, на толковых губернаторов Семиречью везло поболее других областей Степного и Туркестанского краев. И сам Государь тоже не обходил вниманием Семиречье. Есть данные, что его он собирался навестить самолично. Но это уже особый разговор.
© Владислав ВЛАДИМИРОВ
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
