 |
 
|
|
 Город Верный
ДВЕ ПУЛИ
Но народная память весьма живуча, и, если попросишь алмаатинцев назвать наиболее значимых лиц из полуторавековой истории города, в перечне почти всегда наряду с Кунаевым и Зенковым звучит имя Колпаковского. Оно тоже овеяно таким количеством легенд и мифов, что трудно отличить правду от вымысла. Скончался Герасим Алексеевич 23 апреля 1896 года, всего на месяц и двадцать дней пережив свой 77 день рождения. Близких родных к этому времени уже не было, и все вещи в квартире покойного описывали чиновники по особым поручениям Санкт-Петербургского губернатора. Они бережно уложили в особую коробку регалии, что украшали грудь генерала на дворцовых приемах, — ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия 3 и 4 степени, Святого благоверного князя Александра Невского 1 степени с бриллиантовыми подвесками. Следом пошли ордена Белого Орла, Святого равноапостольного князя Владимира 2, 3, 4 степени (последний с мечами и бантом), Святой Анны всех четырех степеней (последний с надписью «За храбрость»), Святого Станислава 1 степени. Потом настал черед для медалей — серебряной за усмирение Венгрии и Трансильвании в 1849 году, бронзовых — в память войны 1853—1856 годов и за Кокандский поход. Завершали список наград крест в память покорения Кавказа; высочайше учрежденный знак Красного Креста и знак отличия за 40 лет беспорочной службы. У письменного прибора на рабочем столе обнаружились две сплющенные пули. Что это за пули и какую роль они сыграли в судьбе боевого генерала, чиновники не знали, а разбираться им было недосуг. Только старожилы верненцы могли пролить свет на их историю, так как изустно передавали её своим детям и внукам. Весьма возможно, что это тоже было одной из легенд. Но давайте все по порядку… Началась жизненная и военная карьера Герасима Колпаковского, выходца из многодетной семьи мелкопоместного харьковского дворянина, 6 января 1835 года сермяжной лямкой рядового Молдинского пехотного полка. В наших семиреченских краях он появился 4 июля 1858 года уже в чине майора, имея солидный боевой и управленческий опыт. Здесь он сменил на посту начальника Алатавского округа и пристава киргизов Большой Орды (Старшего Жуза), основателя Верненского укрепления М. Д. Перемышльского. Положение в Семиречье в то время было тревожным. Продолжались набеги кокандцев, угонявших скот и крайне озабоченных строительством русских защитных крепостей. Майор Колпаковский рьяно взялся за оборону крепости и возникших возле нее Большой и Малой станиц. «Работы по укреплению Верного продолжаются, по возможности, с успехом», — докладывал он начальству. От зари до зари казаки, солдаты и станичники рыли рвы, таскали землю, наращивали крепостные и станичные валы. Многие роптали, особенно солдаты стрелковых рот. Но новый начальник был крут и строг. К концу лета 1860 года до верненцев стали доходить тревожные слухи о том, что кокандцы собрали армию в 20-22 тысячи человек, разгромили Кастекское укрепление и приближаются к Верному. Они были настолько уверены в своей победе, что заранее распределили, кому достанутся жены офицеров. Отдельные разъезды всадников видели у Илийской переправы и у самого Верненского укрепления. Несколько встреченных казаков и казачек были зарублены. Тут же Алатавский военный округ был поставлен «под ружье». Способных носить оружие оказалось немногим менее двух тысяч. Спешно укреплялись валы крепости Большой и Малой станиц и только что появившейся Татарской слободки. На валах установили 12 пушек. Улицы перегородили рогатками. Старикам и инвалидам раздали весь запас винтовок и патронов. Молодых обучали приемам штыкового боя и стрельбе. Понимая, что укрепление не выдержит прямого штурма кокандской армады, Колпаковский с отрядом в 800 солдат и несколько сотен казахских джигитов выступил навстречу неприятелю. Возле Узун-Агачского пикета, помня опыт кавказских баталий, выбрал выгодную позицию. На пригорке установили 6 орудий и два ракетных станка — прототипы нынешних минометов. В день 21 октября 1860 года состоялась битва. Кокандцы, обрадованные малочисленностью врага, решили разделаться с ним одним ударом и ринулись на приступ. Но артиллеристы под началом штабс-капитана Василия Обуха, подбив первыми же выстрелами две единственные пушки противника, перешли на картечь и буквально косили неприятеля. После каждого залпа в рядах наступавших образовывались просеки, тут же заполнявшиеся свежими сарбазами. Бой длился 8 часов. Потеряв убитыми четыреста человек, а ранеными шестьсот, кокандцы отступили и бежали за Курдай. Несколько верст их с гиканьем гнали казахские джигиты. Наступившая морозная ночь довершила разгром — обессилевшие кокандцы обмораживались и замерзали. Потери объединенного отряда были ничтожны — двое убитых и тридцать два раненых. Сам Колпаковский был слегка контужен. Официальный Петербург ликовал: «За разбитие 20-ти тысячного скопища кокандцев, более чем в 22 раза превосходящего численностью вверенный ему отряд, с самою незначительною убылью с нашей стороны произвести в полковники и наградить орденом Святого Георгия 4 степени с правом ношения на папахе особого воинского знака «За отличие в 1860 году». Спустя четыре года другу Колпаковского еще по службе у командира отдельного Сибирского корпуса генерала Г. Х. Гасфорда Чокану Валиханову довелось в составе военной экспедиции полковника Черняева на Аулие-Ата побывать на Узун-Агачском пикете. На месте баталии отслужили панихиду по «убиенным воинам». До позднего вечера непосредственные участники битвы — Обух, Бутаков, Соболев, Шайтанов, Коджегул Байсеркин, Аблес Аблиев — рассказывали о пережитом, о том, как плечом к плечу насмерть стояли против общего врага. Воинская слава Колпаковского впоследствии умножилась взятием кокандских крепостей Токмак, Кастек, Мерке, Пишпек. В 1871 году он командовал войсками при покорении Кульджинского ханства, штурмовал крепости Чинчаходжу и Кульджу. В 1876 году с экспедиционным отрядом завершил разгром Кокандского ханства, переименованного в Ферганскую долину и присоединенного к России. Но эти батальные дела были как бы в перерывах от мирных земских забот. Герасим Алексеевич много способствовал становлению в Верненском укреплении и казачьих станицах хлебопашества и огородничества, ставя в пример неповоротливым казачкам трудолюбивых сартов-узбеков, подводивших к своим полям арыки для полива. Убеждал и уговаривал станичников разводить в усадьбах сады, а вдоль улиц сажать деревья. До сих пор бытует легенда о серебряном полтиннике, выдаваемом за каждое посаженное вдоль усадьбы дерево. Со временем в людской молве стал фигурировать целый рубль. Но в архивных данных подтверждается только гривенник. Да и то правда, ведь за 5 рублей тогда можно было корову сторговать. Многие очевидцы свидетельствуют, что имел обыкновение Герасим Алексеевич прохаживаться по тогда еще безлесным улицам с ординарцем. Нерадивых домовладельцев, у которых деревья засыхали без полива, тут же атаманской властью пороли. Если это не одна из легенд, то ох, как разумно! Вот так, пряником и кнутом рождался на свете город-сад. Многие верненцы спустя десятилетия вспоминали: «Был строг, но справедлив!». Причем так говорили не только обласканные, но и не раз собственноручно поротые. Ибо полковник Колпаковский был скор и крепок на руку. Как-то в одном из походов услыхал, как лихой казачок обратился к молодке-киргизке с весьма расхожей, но крайне непристойной для женщины фразой. И хотя сам по-киргизски разговаривал плохо и всегда при себе держал двух толмачей, но о таких выражениях был наслышан. Подскакал к казачку и отлупцевал нагайкой, при каждом ударе — вот тебе — повторяя ту же фразу. Всю жизнь прилагал все усилия, чтобы установить добрые отношения между казахами и переселенцами. Не дозволял ни малейшего насилия и несправедливости к местному населению со стороны солдат и казаков. А уж с последними мог «побеседовать» по-свойски, тем более что был еще и наказным атаманом Семиреченского казачьего войска. Потому кое-кто копил на сердце обиду. 8 марта 1865 года Колпаковский был «Высочайшим приказом назначен командующим войсками и военным губернатором Семпалатинской области» и на два года уехал из Семиречья. Видимо, не без его реляций и докладов укрепление Верное в феврале 1867 года получило статус города и центра новообразованной Семиреченской области. И первым ее губернатором и командующим войсками был назначен Герасим Алексеевич. Пятнадцать лет в этой хлопотливой должности верой и правдой служил он нашему краю, время от времени исполняя еще и обязанности заболевшего туркестанского генерал-губернатора. Сумел наладить четкий механизм всех сторон жизни общества — управления, земства, судопроизводства, экономики. К 1894 году в области было 6 городов, 29 казачьих станиц и столько же крестьянских сел. Население перевалило за сто тысяч человек. Вот как описывает заслуги губернатора Семиречья наш краевед Владимир Проскурин. «Колпаковский был инициатором становления в крае садоводства, шелководства, коневодства, каракулеводства, пчеловодства, прочих благоначинаний. При нем были созданы городской музей, ботанический сад, зоопарк (1874 г.), статистический комитет с библиотекой и архивом. По его мысли и почину были учреждены первые религиозно-нравственные и просветительские учреждения. Возглавляемый Колпаковским Совет Семиреченского Православного церковного братства заботился об участи сирот и детей недостаточных родителей, входил в сношения с присутственными местами, должностными и частными лицами об оказании им приюта и пособия. Известны его дела во славу науки. Он способствовал правильному собиранию восточных рукописей, редких книг и нумизматических коллекций. Именно благодаря Колпаковскому и его коллегам в Туркестанском крае была налажена система библиотек, музеев, картинных и художественных галерей, архивохранилищ. Благодаря его вкладу мецената в учебных заведениях России в Москве, Петербурге, Казани, Томске появились именные стипендии, возникли общества вспомоществования туркестанцам, образцовые общежития для студентов. Благодаря подвижнической деятельности Колпаковского в Семиречье для изучения производительных сил были направлены экспедиции научных обществ — Русского географического, Вольного экономического, институтов естествознания, сейсмологии». В 1882 году генерал-лейтенант Колпаковский получил назначение и уехал в Омск командовать только что образованным Степным краем, навсегда сохраняя в своем сердце память и приязнь к главному городу Семиречья. И когда верненцев в 1887 году постигло страшное землетрясение, седой генерал, не мешкая, по колдобистой и тряской дороге примчался в Верный и лично руководил всеми мероприятиями по оказанию помощи пострадавшим. Это был последний приезд в столь любезный для него город. Может быть, тогда он и сфотографировался на память с членами городской управы — одно из немногих дошедших до нас изображений. Потом судьба привела его в Петербург, где уже полного генерала от инфантерии ждал пост члена Военного Совета России. Примечательно, что швейцарам петербургского и омского домов генерала был дан строгий наказ — о приезжих из Верного докладывать без промедления и принимать в любое время. На невских берегах генерала посещали редко, а вот в Омске верненцы были частыми гостями. Бывший фельдфебель 2-й роты 8-го батальона верненского гарнизона Михаил Аликин, после службы ставший подрядчиком и строивший дом губернатора, вспоминает о своем визите в Омск: «Вышел генерал, обрадовался: — А, Аликин из нашего Верного! — И повел в гостиную пить чай с генеральшей и вести долгую беседу». (ЦГА РК. Ф. И-44. Оп. 1. Д. 49117. Л. 96). Можно перечислять и перечислять заслуги этого человека, приводить воспоминания его сподвижников и современников. Их благодарность и память была щедра. Именем Колпаковского были названы улицы в Верном и Пишпеке, село в Семиречье, ледник в хребте Терскей Алатау, первый пароход на Или, городское училище, редкие виды тюльпана и ириса. В 1910 году в честь 50-летия Узун-Агачской битвы на месте сражения был воздвигнут памятник, оставшийся безнадзорным и при советской власти, и в годы независимости. Видимо, это комплекс любых чиновников — не жаловать предшественников, творивших благие дела гораздо лучше них. Тогда же вознамерелись в центре Верного у Кафедрального собора поставить памятник и Колпаковскому, объявили подписку, собрали необходимые средства. Но началась Первая мировая война, потом движение 1916 года, было уже не до памятника. И в 1917 году на собранные деньги в Верном построили первую детскую площадку, ставшую впоследствии детским садом. Но памятник Колпаковскому все же остался. Он материализован в удивительно четкой прямоугольной планировке улиц Старого города, до сих пор изумляющей приезжих. А память о Колпаковском шумит в листве кряжистых карагачей и дубов, стройных тополей, обрамляющих эти улицы. Она слышна в журчании арыков, бегущих по этим улицам. Она живет в воспоминаниях и легендах старожилов. Даже в такой наивной, будто генерал-губернатор похоронен в парке возле Кафедрального собора. Там, где и сейчас видны останки двух надгробий из серого гранита. В моем далеком детстве они были огорожены чугунными столбиками с цепями. И мнится, что я на надгробной плите сам читал фамилию — Колпаковский. Увы, это не так. На самом деле там похоронена его дочь Александра, скончавшаяся при родах, и её младенец — внук генерала. Как кавалер ордена Святого благоверного князя Александра Невского Герасим Алексеевич погребен возле Троицкого собора Александро-Невской лавры. Его могила первая справа на центральной аллее старинного, ныне почти заброшенного Никольского кладбища. Он похоронен вместе с женой, скончавшейся на два года раньше. Лет десять назад Владимир Проскурин сообщил, что в кладбищенской книге появилась запись, что могила посещается. За ней стала ухаживать наша землячка Ольга Ивановна Ходаковская, ныне архивариус лавры. В 2003 году мы с дочерью Ольгой были аккредитованы на 300-летнем юбилее Санкт-Петербурга и разыскали Ольгу Ивановну. Она и показала нам могилу. Парадоксально, но мимо неё я в разные, ещё и студенческие годы проходил раз двадцать. Со стороны аллеи на черном надгробном камне высечено — Мелания Фоминична Колпаковская, а мне это ничего не говорило. И только с другой стороны предельно просто и лаконично — Герасим Алексеевич Колпаковский. Мы долго стояли у могилы, вспоминая, как описывал похороны Проскурин: «По православному обычаю Герасима Алексеевича отпели в церкви Святого Духа. Богослужение совершил протопресвитер военного и морского ведомства А. А. Желобовский. Погребение было проведено высокоторжественно под залпы 6 орудий 2-й артиллерийской бригады, под звуки военного оркестра лейб-казаков и батальона лейб-гвардии Павловского полка, при спущенных боевых знаменах». Как бы в аккомпанемент нашим воспоминаниям над кладбищем вдруг поплыла траурная музыка, грохнули залпы прощального салюта, а через несколько минут мимо могилы Колпаковского парадным шагом прошествовал взвод солдат с развернутым российским триколором — где-то рядом похоронили высокопоставленного эмчеэсника. Это было так неожиданно и фантасмагорично, что я едва успел щелкнуть фотоаппаратом… Ну а что же с пулями, с которых у нас начался рассказ. Сколько их и черкесских, и кокандских просвистело над головой нашего героя. Но, достоверно, эти были с Узун-Агачского сражения. Тогда Колпаковский был слегка контужен — две пули пробили мундир и застряли в предусмотрительно надетой кольчуге. Они всегда находились на его письменном столе, а поскольку были выпущены из нарезного оружия, довольно редкого у кокандцев, то появилось предположение-легенда, что стреляли свои, из стрелковых рот, недовольные изнурительными земляными работами. О чем они говорили седому генералу, эти кусочки свинца, что напоминали, были ли оберегом, талисманом — остается только догадываться. Сколько же надо было сделать в жизни добрых дел, какую заслужить сердечную привязанность, чтобы спустя три десятилетия те же поседевшие недовольцы утирали слезы, поминая добрым словом своего ратного военачальника, первого устроителя Семиречья, Герасима Алексеевича Колпаковского.
© Валерий КОРЕНЧУК
|
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
