 |
 
|
|
 Краеведческие очерки В.Н. Проскурина
ЗДОРОВО В ВЕКАХ, МИХАИЛ!
В доме городского звонаря, пробудившего в нас, обывателях, любовь к литературе и искусству, к родной земле, всё необычно. Дом его – царство не от мира сего. Здесь устраивались персональные выставки молодых художников Алма-Аты, проводились задушевные литературно-музыкальные вечера, очищались от скверны наши души. Надеюсь, всё осталось на круги своя.
И хотя у моего собеседника осталось свое отношение к Победе, она оказалась переломной в его судьбе. Сегодня, в год 60-летия окончания Второй мировой войны, вспоминается мудрый неторопливый ход шмулевых мыслей: «Древние говорили: amor fatum, мол, люби свою судьбу. Она твоя, единственная. Я от своей судьбы не отрекаюсь… Не знаю, был ли Христос исторической личностью, но в будапештском госпитале, будучи тяжёлым инвалидом, а не воином, я признал христианство, которое во главу угла ставит Человека. И я готов принять любую религию, любую социальную структуру, если они основаны на таком подходе». Михаил Павлович Шмулёв – участник Финской кампании и операции по присоединению Латвии к СССР, он год до начала войны служил старшиной дорожно-артиллерийских ремонтных мастерских в Брестской крепости. Было ли неожиданным для Шмулёва начало войны? Сам фактбомбёжки – да. Но в воинской части знали, что немцы нападут всё равно: были заранее составлены списки и адреса для эвакуации офицерского состава. Наши войска оставили Минск, были окружены под Полтавой. Шмулёву удалось вырваться из огненного круга и выйти на сборный пункт к Харькову. Остатки разбитых частей после разгрома под Киевом были эвакуированы в Уфу. Здесь, на ускоренных курсах «Выстрел», он получил звание лейтенанта и отправился в расположение 2-го Украинского фронта. А после Яссо-Кишиневской операции была Венгрия, где в жестоком бою его тяжело ранило. Очнувшись, Михаил понял, что в живых остался на поле брани один, пытался догнать своих, но впотьмах вышел прямо на немцев. И оказался в руках врага. «Привели меня в дом, – рассказывал Шмулёв, – в медпункт. Перевязали и передали венграм. В будапештском госпитале оказалась интернациональная, англо-американско-русская палата союзников. Странно, но отношение было сносное, даже допуск шведского Красного Креста. Вот там как раз я и увидел легендарного Валленберга, вызволившего из плена сотни военнопленных. Приходили с посильной помощью граф Кутузов-Толстой с женой-шведкой…». После неудачного побега английских офицеров охрана госпиталя ужесточилась, а выздоравливающих прямиком отправляли в концлагерь. В феврале 1945 года, видя, что советские войска идут на Берлин, немцы стали эвакуировать лагеря вглубь Германии. Однажды во время бомбёжки Шмулёв затесался среди англичан и бежал с ними. Вслед началась погоня. «Не знаю, бежали они или нет, но лай собак раздавался, автоматные очереди – тоже. И наконец я задохнулся. Упал в яму и молю Всевышнего помочь. А когда погоня отстала – ни стрельбы, ни собачьего лая, – я принялся корить себя: ах ты, нехристь, ах, безбожник! Спросите почему? Да потому, что в госпитале меня причащал священник. Я отказался, сказав, что в Бога не верю. А вот настал момент истины – и я воззвал к Нему, и Он помог мне. Произошло это в Австрии, в воспетых Штраусом Венских лесах. Прячась в них, я дождался, когда появились наши войска, и вышел на своих…». В конце мая 1945 года лихо закрученная одиссея Шмулёва продолжилась. Теперь тернистый путь лежал в Монголию, на третью в его жизни войну, на Японскую. Ему было суждено пройти всю Маньчжурию, затем брать Порт-Артур, вернее, близкий к нему Дальний. Служба проходила в составе 39-й оккупационной армии. «Я был старшиной роты, – говорил Шмулёв, – и даже обучал бойцов 8-й народно-освободительной армии Мао Цзэдуна. Демобилизовался в 1946 году. И через время меня цап-царап и отправили в лагерь. Слава Богу, не на Колыму, а в Карлаг, в поселение Бидайик. И не по политической статье, нашли предлог: то были мешочек крупы, махорка, другие «нетрудовые доходы». Учтя армейские заслуги, дали не десять, а только восемь лет. И на том спасибо, что не разобрались – враг я или не враг, шпион или нет…». Освободили его в холодное лето 1953 года. О реабилитации не заикался, а вот документы о службе в Красной Армии постепенно справил. На нелюбимый ему вопрос, что для него была и есть Победа, Шмулёв обыкновенно философски замечал: «Участников войны становится катастрофически мало. И нужно бы с максимальной пользой оценить для себя опыт Второй мировой войны. Что для меня, то пройдя Финскую кампанию, целью которой было водружение Красного Знамени над Президентским дворцом в Хельсинки, испытав стыд за «присоединение Балтии», пережив трагедию нашего отступления и неимоверных потерь, побывав в лагерях тех и других, будучи свидетелем отторжения Румынии и Венгрии, хорошо срепетированных «синьцзянских волнений», я поставил обоих диктаторов, Гитлера и Сталина, на равные чаши весов. Они были равноценны в своем стремлении к мировому господству. Только в одном случае это было бы торжество нацизма, а в другом – коммунизма. Мне очень жаль, что два народа – немецкий и советский – стали заложниками этих доктрин. Однако, признаюсь, там, на Великой Отечественной, я видел и нормальное человеческое лицо в нечеловеческих условиях. Это было лицо третьего, союзнического мира». Примечание А.Ляхова: Михаил Павлович Шмулёв умер в феврале 2012 года, на 92-м году жизни… Опубликовано в газете «Новое поколение», 15 апреля 2005 г.
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Бывший офицер Красной Армии, он уцелел и закалился не только на полях сражений,
но и в адовых кругах лагерей для военнопленных, сначала на Западе, а потом и у себя на родине.
