 |
 
|
|
 Краеведческие очерки В.Н. Проскурина
ДОРА ШТУРМАН. ФРАГМЕНТЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БИОГРАФИИ
Фрагменты автобиографии Доры Штурман возращают советского читателя в провинциальный городок Алма-Ату, объявленный в годы войны Всесоюзным тылом. Город наполнился тысячами беженцев из прифронтовой полосы. Среди них было немало деятелей литературы и искусства, о которых упоминается в дневниках Штурман: профессор художественного училища Абрам Маркович Черкасский, литературовед Наум Яковлевич Берковский, жена декана факультета Элеонора Петровна Гомберг.
Старая Алма-Ата. Зелёный базар В КазГУ работали известные советские учёные Антон Владимирович Думанский, заведовавший в те годы кафедрой физической и коллоидной химии, и Валентин Александрович Догель, руководитель кафедры зоологии беспозвоночных (в 1943 году он стал первым директором Института зоологии Казахского филиала АН СССР). При Союзе писателей Казахстана усилиями деятелей антифашистского комитета, тоже эвакуированного в Алма-Ату, была создана еврейская секция. Эвакуированные прибивались к Большой станице, традиционно освоенной евреями ещё с основания города. Только с эвакуацией в Алма-Ату научно-исследовательских и учебных институтов, промышленных производств, театральных коллективов и многого другого, что осталось и по настоящее время, в жизни провинциального городка начинают колоситься ростки столицы Советского Казахстана.
Старая Алма-Ата. 15 января 1934 года в здании бывшей Верненской мужской гимназии открылся Казахский государственный университет Мне не привелось быть знакомым Доры Штурман: хоть и жили в Алма-Ате, но в совершенно разное время. Однако мы оказались связанными нитями судьбы алма-атинского окружения. Мне довелось проводить время в беседах с её родственником художником Абрамом Черкасским и профессором Александром Жовтисом, вызволившим из плена и переславшим владелице студенческий дневник, бродить по улицам города, который однажды благосклонно принял в эвакуацию харьковскую семью Шток-Штурман и безжалостно её разъединил летом 1944 года. Студентку университета Дору Штурман посадили за исследование, которое называлось «Пастернак, Маяковский, Багрицкий и Октябрьская революция». Удивительно, что и меня, автора этих строк, в сво` время преследовали за совершенно литературные темы. Вспоминаю школьное сочинение по Даниилу Гранину «Иду на грозу», выбранное как «свободная тема», после чего мне занизили все оценки в аттестате зрелости. Это было уже в хрущёвские времена. А при правлении Геннадия Колбина мои краеведческие исследования по теме «Зощенко в Алма-Ате» чем-то не приглянулись его дочери, тогда аспирантке КазПИ, – и я вновь ощутил грозное дыхание власти. Но в тот сложный момент жизни меня поддержали коллеги, профессора кафедры литературы Лилия Леонидовна Бельская и Александр Лазаревич Жовтис. Так я стал «безработным героем» одного из «Политических анекдотов», изданных Жовтисом в Москве.
Старая Алма-Ата. Дом на Центральной улице Большой станицы Александр Лазаревич уже тогда знал о моих публикациях, редких упоминаниях о Доре Штурман в её алма-атинский период. И однажды, когда в Алма-Ате было организовано энтузиастами общество «Адилет» («Справедливость»), после нашего очередного заседания, рассказал мне о найденном им в архиве КГБ деле Штурман. Сделано это было не случайно: Жовтис знал моё особое отношение к работе в архивах, ценил мои находки и надеялся «затянуть» в свой круг интересов. Перед тем я познакомил его с новыми документами и газетными статьями о Юрии Домбровском – теме, также ему близкой и дорогой. Между прочим, Юрий Осипович, покалеченный в лагере инвалид, после очередной отсидки жил по соседству с семьёй Штурман в Большой станице. Здесь он начал писать роман «Обезьяна приходит за своим черепом», который был отдан на рецензию профессору Берковскому. Наверняка, Юрий Осипович был в курсе университетской и семейной трагедии Штурман. Словом, архивная работа захлестнула, ещё были живы свидетели той поры, и в печати появились новые статьи о репрессированных властью людях.
Кинотеатр «Ала-Тау» на углу улиц Калинина и Коммунистической (ныне – Кабанбай батыра и Абылай хана, сейчас на этом месте высится ЖК «Столичный центр»). Поскольку открылся он в конце 20-х годов, название на фронтоне указано латиницей Однажды мой друг детства Игорь Кроль прислал из своей Америки газетную статью в «Новом Русском слове» о Доре Штурман. Это была первая, я считаю, серьёзная работа по исследованию биографии израильского публициста и политолога. Затем лавиной пошли другие материалы в русскоязычной прессе об этой удивительно талантливой женщине, судьба которой так круто изменилась в то приснопамятное лето 1944 года в Алма-Ате. Были и другие превратности на жизненном пути Доры Штурман. В самиздате она публиковалась под псевдонимом В.Е.Богдан, здесь вышла её первая нашумевшая книга «Наш новый мир», позже переизданная под названием «Экономика катастроф». А за крамольными изданиями шёл по пятам новый неизбежный арест, который бы она вряд ли выдержала. И Дора Моисеевна выбирает для себя другое Отечество. В Израиле к ней пришла литературная слава и обыкновенное человеческое счастье нормально жить, дышать, работать. Рядом в эмиграции – любящие муж, дети и внук. В Иерусалиме Штурман разбирает бумаги личного архива, нежданно-негаданно присланного ей из Казахстана. Первая стопка из 370 страничек архива прочитана, и вот само по себе рождается название нового автобиографического рассказа «Тетрадь на столе», где она пишет: «…В пятнадцать лет я получила первую премию на конкурсе в честь 20-летия комсомола за поэму о Щорсе, стихи об Испании, о дружбе и о Сталине. Я жила в Харькове, а конкурс был в Москве. С 11-12 лет я начала публиковаться. Это были в основном стихи. Но уже в восьмом или девятом классе мысль моя потекла по такому руслу, что стало опасно».
Семья Шток в Харькове: сын Тодик, мама Роза и дочь Дора (Штурман) В 1941 году из окуппированной фашистами Украины семья Штурман, мать и Дора с братом, перебираются в тыловую Алма-Ату. Среди немногих вещей, взятых в дорогу, студентка-харьковчанка кладёт в саквояж дневник – спутник её совсем юной жизни, которому она доверяла самые сокровенные чувства. Это было роковым обстоятельством в деле Доры Штурман. Её арестовали ранним утром 14 июля 1944 года в общежитии по улице Калинина, дом 101, где она ночевала у подруги Стеллы Корытной. Отсюда «воронок» отправился в Большую станицу, по домашнему адресу – улица Центральная, 17. Первый допрос в присутствии мамы проводил капитан В.Д.Михайлов. Она сама достала дневник, протянула его следователю и спросила: «Это из-за моих тетрадей, да?». За две недели до ареста она внесла в свой дневник стихи, которые не понравились то ли подруге-стукачу, то ли самим «безопасным органам»:
Если ЦИК работодатель, Или вот такие запретные мысли, замеченные следователем: «Так всё-таки могли они что-нибудь сделать или нет? Кажется, Ленин хотел, но не мог, а Сталин может, но сволочь».
Старая Алма-Ата. Кафе «Лето» на улице Калинина «Я вообще писала такие вещи, что теперь понимаю, – признается Дора Моисеевна, – почему моя мама, присутствовавшая на моём докладе на кафедре русской литературы Казахского университета в конце 1943 года, поднялась белая как стена и чуть не упала в обморок. И почему профессор Берковский уговаривал меня: вернитесь к литературоведению, откажитесь от экскурсов в историю, вы не историк, а филолог». Подобное инакомыслие увело советскую девушку сначала в студенческие дискуссии, потом на тюремные и лагерные этапы. А позднее, в непаспортизированную украинскую глубинку, где «тяжёлая сельская жизнь, алкоголизм первого мужа, болезни ребёнка и свои». В опубликованных воспоминаниях Дора Штурман описала и пятилетнюю отсидку в степях Казахстана. В дневниках студентки следователь обнаружил массу фамилий из окружения Штурман. Многие из них были арестованы и приобщены к делу о раскрытии антисоветской молодёжной организации в Алма-Ате. Её подруга по лагерю Клара Перлис получила «вышку», замененную на 10 лет каторги – за то, что написала первому секретарю ЦК Компартии Казахстана тов. Скворцову письмо, в котором описала безобразия, творимые во веренной ему партийной епархии. Художник Черкасский пытался спасти сына и его друзей. Его кисти в те годы принадлежали портреты героев республики и её высопоставленных начальников. К ним и обратился Абрам Маркович, раздарив нужным людям уникальную коллекцию живописи. Но «взятка» не возымела действия.
Старая Алма-Ата. Дом Совнаркома КазССР по улице Джержинского (ныне – Наурызбай батыра) напротив Соснового парка «Люди из органов наблюдали нас с удивлением, с сожалением и, мне кажется, с сочувствием, – вспоминала Дора Штурман. – Когда я получила свои архивы, то поняла, что мои мемуарные очерки – бледная имитация прошлого. Сейчас не могла бы заговорить тем языком, воссоздать те ощущения, понятия, тот совершенно дикий, изуродованный менталитет, который был присущ нам, старшеклассникам и первокурсникам в советском обществе».
© Владимир ПРОСКУРИН
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
