 |
 
|
|
 Краеведческие очерки В.Н. Проскурина
ТРЕЩИНА. 110 ЛЕТ КЕМИНСКОМУ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЮ
Командир базировавшегося в Джаркенте 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка полковник Пётр Николаевич Краснов писал с горьким сарказмом: «Помню, когда в прошлом году пришли в «Россию» первые известия о землетрясении в Верном, к нему отнеслись как-то холодно. Верный не Мессина. Из Мессины к нам идут апельсины, в Верном растут, правда, яблоки, но они к нам не идут; притом в Мессине погибли итальянцы и прехорошенькие итальянки, тут киргизы, казаки и переселенцы – стоит об этом думать!». В то роковое раннее утро 22 декабря, после коварных подземных толчков, по городу прокатился страшный гул, после чего удар встряхнул с необычайной силой всё живое и неживое. Землетрясение, оценённое в 9 баллов, состояло из трёх периодов: первый начался в 4 часов 32 минут утра и продолжался до трёх минут, второй и третий периоды продолжались не более двух минут. Однако землетрясение (впоследствии оно получило название Кеминского – по эпицентру в долинах рек Чон-Кемин, Чилик и Чон-Аксу, протекающих между горными хребтами Заилийского и Кунгей Алатау) продолжилось и в новогодние дни, и не успокоилось природой даже в начале Нового 1911 года.
Деревянные, глинобитные, даже каменные здания в Верном трещали по всем швам и грозили каждую минуту развалиться. Железные крыши грохотали, двери открывались и закрывались, на головы падала штукатурка, сыпались камни, вылетали стёкла в окнах. Были разрушены печи… Перепуганные и вырванные из сна горожане выскакивали из домов на улицу, прятались в кибитках и тарантасах, не раздеваясь и дрожа от холода. Но и там паника не оставляла их. Обитатели Верного оказались в ужасном положении: без тёплой одежды, на морозе, доходившем до десяти градусов. Обстановка катастрофы была настолько удручающей, что многие теряли рассудок… Подземные толчки кидали людей в разные стороны, деревья шатались, – не за что было ухватиться. С окрестных гор доносился глухой грохот, вершины разрушались и падали в бездну. Во время обвалов камни бились друг от друга, вызывая гром и молнии; под осыпями погибали пасеки, заимки, фруктовые сады. Над Алатау стояло багровое зарево, очертания Малоалматинского (затем – Комсомол, сейчас – Нурсултан) пика и пика Талгар заметно исказились. В долинах, несмотря на мороз, забили горячие источники. Пути-дороги разверзлись, местность покрылась страшными обвалами, бездонными пропастями и бесчисленными трещинами, рельеф местности изменился до неузнаваемости… Мало-помалу в то роковое предновогоднее утро подземные толчки прекратились. И лишь при первых лучах наступающего дня стало возможно подвести первые итоги трагедии в Верном. Погибло 49 горожан, а ещё 159 были тяжело ранены. Полностью разрушены 1094 дома, а свыше 700 пришли в негодность. Колоссальные убытки понесли коммерсанты, в магазинах и на складах которых было побито и испорчено множество товара. Станичники Большой и Малой станиц в одночасье лишились большой части своего скота и сельскохозяйственных запасов. Стали совершенно не пригодны для жилья и опасны для окружающих многие кирпичные дома. Но больше всего пострадали глинобитные жилища Дунганской и Татарской слободы, Садовых и Клеверных участков, под развалинами которых погибло немало народа. С многих церквей попадали кресты, даже с нового Туркестанского собора в городском парке. Очевидцы сообщали: «…на колокольне Собора массивный, в 17 пудов, крест перегнулся у основания на 180 градусов и остался висеть на цепях. На остальных церквах кресты были сломаны или сброшены. Колокол церкви детского приюта сорвался, пробил пол и, перевернувшись ушами, застрял на первом этаже». Всё тот же Краснов так писал о реакции сограждан на человеческое горе и нужду: «Только настойчивые телеграммы генерала Фольбаума, отзывчивое на человеческое горе и нужду сердце Матери народа русского – Государыни Императрицы Александры Фёдоровны, ставшей во главе Комитета для сбора пожертвований, сделали то, что нужда погашена, сироты нашли приют, вдовы – прокормление, потерявшие всё имущество в чужом краю – возмещение убытков. Но осталось в Верном то, чего нельзя было залечить никакими денежными пособиями, никаким участием, – это нравственный удар, это трепет перед непонятным, это мистический ужас повторения пережитого».
Печальная картина разрушения наблюдалась в северо-восточной части Верного и в южных станицах Семиречья. На улицах Большой станицы образовались длинные трещины шириной до полутора вершков (около 7 см), в Малой станице провалы достигали глубины 8 аршин (около 5,5 м). Многие дома и строения вошли глубоко в землю. Одна из трещин прошла под высоким тополем и буквально разорвало повдоль от корней до высоты в 5 аршин дерево, имеющее три четверти аршина в диаметре. В некоторых частях города трещины, проходя под зданиями, сдвигали постройки в сторону от прежнего места. Мне довелось однажды поделиться рассказом о загадочном фотоснимке – «Человек в образовавшейся трещине шириной до метра» – с Генадием Валерьевичем Хониным, пастором Евангелическо-Лютеранской общины. Ещё в студенчестве мы хаживали с ним разными путями-дорогами, затем была совместная научная работа на станциях Большого Алматинского озера и на леднике Туюксу, многочисленные путешествия по горам, перевалам и вершинам, даже инструкторская работа на турбазе «Горельник»! Приятно вспомнить юность, когда теперь мы разделены километрами, городами и странами, но остаётся и крепнет наша любовь к Алма-Ате…
После долгих краеведческих поисков выяснилось, что автором снимка, опубликованного в журналах «Нива» и «Искра», мог быть казак-семирек Иван Егорович Винтовкин, живший в Большой станице на улице Мариинской (ныне – улица Есенова). Вот так отозвалась памятная трещина! Впрочем, фотографом снимков исковерканных землетрясением улиц Большой станицы мог быть и Павел Абрамович Лейбин. Среди его произведений светописи немало украшенных характерной росписью «П. Лейбин». Многие из этих работ оказались опубликованными в СМИ благодаря Николаю Тарнецкому, представителю Всемирного почтового союза, и Александру Шаврову, владельцу книжного магазина (совместно с братьями), издателю местных почтовых открыток. Как же отразилось новогоднее чёртовское представление в Верном на стыке 1910 и 1911 годов в работах других фотомастеров России? Прежде всего, назову двух питерских друзей – Н.Н.Ольшанского и М.Е.Ионова. Николай Николаевич Ольшанский – известный фотограф, член Русского фотографического общества с 1906 года. Публиковал сюжеты о жизни Верного и Семиречья в журналах «Нива» и «Искра». А приятельствовал он в Санкт-Петербурге с генералом Михаилом Ефремовичем Ионовым, некогда губернатором Семиречья. Ионов, с 1911 года являвшийся членом Императорского Русского географического общества (ИРГО), на пенсии жил в Питере, но любил путешествовать по горам и долинам Памира и Тянь-Шаня, вместе с семьей был туристом в Верном (Алма-Ате). Кстати, дача Ионова на берегу озера Иссык была весьма популярна у высоких гостей нашего города. На одном из фотоснимков можно видеть его супругу Ольгу Дмитриевну, позирующую на фоне Иссыкского водопада, на другом – семью Ионовых на берегу горной жемчужины Семиречья. Нашим земляком был сделан доклад на заседании ИРГО по поводу Верненского землетрясения 22 декабря 1910 года и опубликован фотоочерк «К 50-летию присоединения Семиреченской области к России» в номерах 5 и 6 журнала «Нива» за 1911 год. Сюжетами его фотоочерков о землетрясении в Семиречье стали разрушенные здания Туркестанского собора и Введенской церкви, тюремного замка и бани Титова и Жиленкова, кузнечно-промышленных промыслов на Ташкентской, крошева северо-восточной части города Больше-Алматинской станицы и садовых участков на правом берегу Алматинки. Словом, места съёмок были знакомы всем фотографам – и Винтовкину, и Лейбину, и Ионову. Скажем, сваленные дома казаков Власова и Лямина; дерево, расщепленное на части; человек в образовавшейся метровой трещине. Это были известные названия к почтовым открыткам А.А.Шаврова, изданным в заилийском городе Верном.
© Владимир ПРОСКУРИН
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
