 |
 
|
|
 И это всё о ней, о Южной столице…
ДОМ, В КОТОРОМ ЖИЛИ ЛЕГЕНДЫ
И мы тоже старались не отставать от старших — у нас был свой театр, своя сцена в первом подъезде с широкой площадкой и ступеньками «в два яруса». Мы ставили балет «Бахчисарайский фонтан», сказку «Золушка» и были безмерно счастливы, когда хвалили нас Настоящие Артисты. Итак, начнем с первого подъезда. Здесь жили две известные семьи — организатора театрального дела Жубаншалиева и Гузаира Жасакбаева, который в 1939 году был директором Казахской студии актерского факультета Ленинградского театрального института, а после войны назначен директором Алма-Атинского театрально-художественного училища. Казалось, он был не очень разговорчив, никогда я не слышал, чтобы он громко и от души смеялся. Потом, повзрослев, я понял, что ошибался. Оказывается, он прекрасно понимал хорошую шутку, обладал тонким чувством юмора, но остался при этом строгим. Хозяйка дома — Гульзада Утепова — училась в той же студии, что и муж. Она была очень добродушным и искренним человеком и, помнится, училась печь крупные, с детский кулачок, баурсаки, как у моей мамы. Напечет, бывало, их и принесет на тарелочке горячие: «Вот попробуйте, Гузаиру опять не нравятся!», а сама хохочет. И в нашу миску звонко, словно речная галька, сыпятся колобочки — маленькие и кривобокие. Вот было смеху! Далее была квартира директора Оперного театра Берниязова, виолончелиста Аквилянова и детского писателя Чепурнова. Галя и Слава Чепурновы приводили нас к себе домой, где мы часами играли «в театр» с настоящими макетами декораций оперных и балетных спектаклей. Звуки виолончели в соседней комнате усиливали нашу фантазию, и мы невольно соприкасались с непонятным для нас чудом. В четвертой квартире жила оперная певица Нина Константиновна Куклина с мужем. Она была настоящая примадонна — статная и красивая женщина. Мы ее обожали всей семьей. Особенно красивы были у нее глаза — огромные, темно-карие, почти черные с белоснежными белками и длинными густыми ресницами. У нее с мужем — скромным и очень интеллигентным человеком — не было детей. Зато полный дом кошек. И все одной масти — черно-белые, настоящие сибирские! Я любил пропадать в их двухкомнатной квартире, где все было красиво и нарядно. На полу лежала шкура тигра с раскрытой пастью, в углу — высокая напольная ваза и, конечно, пианино с декоративными подсвечниками из бронзы. И всегда свежие цветы! Обычно тетя Нина шла в театр в сопровождении мужа со своими костюмами. И если в руке у нее было два огромных веера — белый и черный из перьев страуса, все безошибочно знали, что сегодня она занята в «Травиате». Мы очень жалели ее, когда она потеряла своего мужа, умершего от тифа. Мы жили этажом выше, над ее квартирой, и когда она репетировала дома, старались меньше шуметь и бегать. Пятая квартира в доме была очень многолюдной. Об одном из ее жильцов — Камале Кармысове, актере театра и кино — много написано, я же делюсь своими детскими впечатлениями. В моей памяти он остался молодым, стройным и изящным, с белоснежной улыбкой. Меня поражали его руки, особенно пальцы, тонкие и хрупкие, с выпуклыми длинными ногтями. Его скорее можно было принять за музыканта. Впервые я увидел его в роли Козы-Корпеша в трагедии Габита Мусрепова «Козы-Корпеш и Баян-Сулу». Легкий в движениях, порывистый юноша со шкурой тигра на спине и атласным платком на голове. Помню, на этом спектакле в сцене гибели героя я всегда плакал навзрыд, и меня часто выводили из зала. Позже Кармысов в этой же трагедии сыграл не менее интересную роль коварного и хитрого Жантыка. В самой маленькой комнате этой квартиры жила солистка оперы Ольга Хан с мужем — пианистом Семеном Коганом. Вместе с ними жили его отец, брат Иосиф и сестра Ева. У Ольги Хан был сильный голос — драматическое сопрано. Она исполняла партии как в русской, так и в казахской труппе, участвовала в концертах. Помню вечер русского романса на сцене ТЮЗа. Ольга Хан была в черном платье, усыпанном цветными камнями. Когда после концерта я зашел к ней в уборную и увидел на ней это же платье с белыми стекляшками, то разочаровался. Тогда дядя Сеня раскрыл секрет, что на сцене стекляшки отражали свет прожекторов. Вне сцены Ольга Хан носила яркие и броские туалеты, любила меха, которые в то время были большой редкостью. Семена Когана мы любили за то, что с нами, детьми, он разговаривал, как со взрослыми. В шестой квартире жили мои родители — Калибек и Казия Куанышбаевы. Об отце много рассказывать не буду, скажу только, что лучшие свои роли он создал, пока мы жили в стенах нашего замечательного дома. На сцене отец был разный. А дома мы его запомнили веселым, большим любителем рассказывать байки. Нам нравилось, когда он вечерами придумывал для нас истории из жизни волков, беркутов, об их охоте, изображая их повадки. Он любил шумные компании, обожал принимать гостей и не меньше — ходить по гостям. Смеялся больше, чем унывал, но плакал сильно и навзрыд при мне дважды. Первый раз, когда пришла похоронка о смерти его любимого племянника Торебая, и второй раз, когда прочитал письмо моей сестры Жамал из Москвы, в котором она сообщала, что выходит замуж. Ну а мама наша была веселая и добрая. Вначале она работала статистом, пела в хоре, потом перешла в костюмерный цех. Помню, на премьере «Ахан-сэре — Актокты» она обратила мое внимание на шитый золотом вишневого цвета шапан Жалмухана (эту роль блистательно исполнял Елубай Умурзаков) и сказала, что сшила его она. Между прочим, этот шапан до сих пор в некоторых спектаклях надевают богатые баи. Во втором подъезде жил Манарбек Ержанов с семьей. В жизни это был очень простой и неприметный человек и мало походил на артиста. Мог часами говорить о рыбалке, которой увлекался в далекой молодости. Зато на сцене Манарбек был неотразим — казался выше ростом и был удивительно обаятелен. Глаза большие, взор добрый, движения плавные и выразительные. Ему, как никому, шли головной убор борик и шапан. Пел он разные партии — такого звонкого, сильного и красивого по звучанию голоса не было ни у кого. Даже сейчас его слушаешь по записям — в глазах слезы, в горле комок. Это был Божий дар! В десятой квартире жили Капланбековы и артистка Мария Васильевна Брандт. Капланбеков работал в Комитете по культуре и единственный в нашем дворе пользовался служебной машиной. Когда он в нее садился, она наклонялась под его тяжестью, и это зрелище доставляло нам удовольствие. Мария Васильевна жила одиноко и уединенно. Любимым ее занятием было сидеть на балконе и читать. И, конечно же, курить. Курила много и часто. Может быть, поэтому она говорила низким голосом и с хрипотцой. Брандт была ведущей актрисой Русского драмтеатра, я запомнил ее в спектакле «Без вины виноватые». На третьем этаже жили Шакен Айманов и известный композитор и пианист Оскар Сандлер. Шакена Айманова обожали и стар и млад. Когда говорят о человеке талантливом, то говорят: «Его Бог поцеловал». Вот таким был наш дядя Шакен. Он много играл в театре, ставил интересные спектакли, а потом и фильмы, читал на радио, снимался в кино. Дядя Шакен был неисчерпаем на выдумки. Ни один той в нашем большом доме не проходил без этого остроумного рассказчика. Мы жили тогда на третьем этаже, через стенку от него. И вот как-то раз, не желая посылать своего сына в наш подъезд за сковородкой, он нашел легкий способ получить ее быстро. Через свой балкон он протянул в наше окно длинную палку, к которой эту сковородку нужно было привязать. С тех пор из окна на балкон и, наоборот, порхали самые невероятные предметы, и вся эта процедура сопровождалась смехом, визгом и восторгом. Звонче всех звучал голос его жены Хадиши. Хадиша была веселая, высокая и красивая женщина и приходилась младшей сестрой знаменитой танцовщицы Шары. Дома любила ходить в длинном халате, на голове — гора бумажных бигуди, а в длинных пальцах — папироса. Часами собиралась в гости. Дядя Шакен давно во дворе, а она еще колдует над своими слипшимися ресницами, которые наращивала, а потом раздвигала обыкновенной иголкой. Одно время она работала солисткой балета, танцевала казахские, испанские и грузинские танцы в операх «Бекет», «Кыз-Жибек», «Ер-Таргын», «Даиси», «Кармен». Я запомнил ее плавный танец в белом нарядном платье в «Даиси» вместе с великолепным Алмасом Бекбосыновым. Потом она перешла в Каздрамтеатр, где играла до последних своих дней. Третий подъезд был самый музыкальный — здесь жили солисты оперы, балета, артисты хора и оркестра. Открывала его квартира Гарифуллы Курмангалиева с его многочисленной семьей и дирижера симфонического оркестра филармонии Леонида Шаргородского. Хозяева, неразлучные друзья, всегда были вместе. Дядя Гарифулла — среднего роста, худощавый, юркий, с огромными глазами и пышными кудрями. Он обладал сильнейшим голосом и, самое поразительное, огромным, беспредельным дыханием. Дядя Леня — очень высокого роста, говорил басом, во всем его облике чувствовались спокойствие и величие. За дирижерским пультом, будь то филармония или Оперный театр, он держался с достоинством и как-то гордо возвышался над всеми. Особенно хорошо помню, какое оживление в зале вызвало его появление на сцене, когда он дирижировал оркестром народных инструментов имени Курмангазы. Уделяя большое внимание любимому народному оркестру, Шаргородский весьма высоко поднял его исполнительскую культуру. Этажом выше жили знаменитые братья Абдуллины — Ришад и Муслим. Ведущие солисты Оперного театра, они пользовались громадной популярностью. Их сестра Камиля-апай — мать известного певца Алибека Днишева — пела в хоре. Ришад и Муслим — братья-близнецы. Жители нашего двора часто путали их, но когда они появлялись со своими женами, сразу становилось ясно, кто есть кто. Мы, дети, их не путали. Смуглолицый и широкий в плечах — дядя Ришад. Изящный и стройный, светлолицый — дядя Муслим. До сих пор помню, как поразили меня они вчетвером своей красотой и молодостью — мужчины в темных костюмах и лакированных туфлях, а их жены — в зеленых костюмах, зеленых же шляпках с узкими полями и в лакированных «лодочках». Жена Ришада — Ляля, окончив Ленинградскую театральную студию в мастерской Василия Васильевича Меркурьева, некоторое время работала в Каздрамтеатре, а потом посвятила себя домашним делам. Камаш Карабалинова, жена Муслима, окончила балетную студию при Оперном театре. Она была прекрасной исполнительницей казахских народных танцев. На четвертом этаже, под самой крышей, обитали три семьи — драматурга Шахмета Хусаинова, композитора Латифа Хамиди, солистов балета Сергея Ильницкого и Лидии Симагиной. Шахмет Хусаинов, пьесы которого шли с большим успехом, был очень образованным, на редкость интеллигентным человеком. Помнится, как сидели мы все у него всем двором в большом зале, прямо на полу, за обильным дастарханом по случаю рождения его сына Кобея. Каждому из нас он подарил по книге. Мне досталась «Далеко от Москвы». Его жена Бикен Римова была одной из первых актрис Театра имени Ауэзова. Композитор Латиф Хамиди, автор знаменитого «Казахского вальса», написал в стенах нашего дома совместно с Ахметом Жубановым прекрасные оперы «Абай» и «Толеген Тохтаров». Первой оперой Театр имени Абая всегда открывает каждый свой сезон. В корпусе гостиничного типа жили артисты балета, солисты оперы, оркестра, а после окончания войны — артисты филармонии и ТЮЗа. На первом этаже жил Борис Лебедев — главный хормейстер Оперного театра. Высокий, крепкого сложения богатырь, с серебристой шевелюрой, он был спокойным, приветливым. Его жена — тетя Мария — пела в хоре театра. Если в длинном темном коридоре витал душистый запах ванилина, было ясно, что тетя Мария опять печет что-то сладкое. Она славилась своими кексами и булочками, с удовольствием делилась секретом их приготовления. Тут же жил знаменитый педагог Александр Курганов. Седовласый старец, в прошлом легендарный певец, он выглядел молодым и энергичным. К нему приходили студенты консерватории и молодые солисты, с которыми он проводил свои занятия. Чуть позже появился здесь молодой тогда, но уже популярный артист ТЮЗа, а затем Театра русской драмы Юрий Померанцев с матерью. Потом он женился на Галине Яхимович, солистке Оперного театра. Выше жил известный художник Аубакир Исмаилов, в прошлом театральный режиссер и знаток казахского народного танца, с женой Аккагаз Мамбетовой, ведущей актрисой Казахского ТЮЗа. На третьем этаже в одной комнате ютились главный балетмейстер Оперного театра Юрий Ковалев и прима-балерина Наталья Викентьева с семьей. Мы жили — говорю не для красного словца — одной большой семьей. Радовались, переживали, горевали и плакали всем домом. К счастью, в памяти сохранилось больше светлых, веселых дней и праздников. На первенство подъезда играли в шашки, шахматы, старшие — в карты, а более молодые — в футбол и волейбол. Если, бывало, резали во дворе барана — значит, будет праздник или той. Одним из таких праздников была свадьба брата Шакена Айманова — Каукена Кенжетаева и Шабал Бейсековой, молодых тогда солистов Оперного театра. И еще вспомнился забавный эпизод, когда милиционер, который «обслуживал» нашу квартиру, так как отца избрали депутатом Верховного Совета республики, не впустил в подъезд актера и домбриста Абикена Хасенова. Выражая свою обиду, коллега и любимый друг моего отца предупредил, что никогда больше не переступит порог этого дома! Кончилось тем, что отец отказался от этой «услуги», ибо ничего, кроме неприятностей и недоразумений, она не приносила. Прошли годы. Мы, тогдашние дети, давно стали взрослыми, многие теперь уже бабушки и дедушки. Но, встречаясь, тут же вспоминаем наш двор, и я сразу же замечаю в глазах того или иного своего собеседника светящиеся искорки. Может быть, это и есть счастье…
© Андабек КУАНЫШБАЕВ, научный сотрудник Института литературы и искусства имени М. О. Ауэзова
|
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
