 |
 
|
|
 Стихийные явления
РОКОВАЯ ДАТА 15 ИЮЛЯ 1973 ГОДА: ЭТОТ ДЕНЬ АЛМА-АТА МОГЛА НЕ ПЕРЕЖИТЬ
В июне 1973-го в городе было прохладно и дождливо. Но ещё более дождливо и прохладно было в горах над городом. Падавший на ледники снег припудривал так и не растаявший до конца прошлогодний наст. А осадки были неслабыми: в районе Туюксу выпало больше 17 сантиметров. Алмаатинцы ждали лета… И лето пришло. Июль начался с невыносимой жары у подножия гор. А наверху, над городом, с 9 по 15 июля температура превысила обычную на 5-10 градусов. Вода, освобождённая из недотаявшего снега, слежавшихся кристаллов фирна, «вечного льда» альпийских глетчеров, начала стремительно переходить в своё обычное жидкое состояние. Слишком стремительно! Талые воды оживили ледники, украсили их поверхность тысячами разноголосых ручейков и испещрили извилистыми невидимыми ходами внутри. Малая Алматинка, ещё накануне благодушно урчавшая по камням, превратилась в бурный пенный поток мутной воды. Алма-атинские арыки запели – каждый своим неповторимым голосом (в те времена они ещё не были массово заперты в одинаковые бетонные желоба и сохраняли свои особенности), разнося прохладу ледников по улицам изнывавшего от жары города. Ну, а алмаатинцы, как водится, быстро насытились навязчивыми летними радостями и с единодушием, с каким ещё намедни кляли дожди, начали ругать жару.
Но алмаатинцы есть алмаатинцы. Жара жарой, а всё остальное – по расписанию. В те дни публика, которая ходила в кино, с восторгом смотрела «Всадника без головы» (с Олегом Видовым и Людмилой Савельевой), а любители театра предвкушали встречу с гастролировавшим Театром Советской Армии («А зори здесь тихие…», «Дядя Ваня», «Ринальдо идёт в бой» и пр.). Молодые привычно выстаивали в очередях за мороженым и томно гуляли по сумеркам романтическими трио – он, она и маленький транзистор. Меломаны ожидали анонсированного приезда югославских артистов (Вишня Корбар, Далибор Брун, ансамбль «Академик») с эстрадной программой, незамысловато названной «От песни к песне». Пацаны азартно обсуждали предстоящий матч по футболу, знаковый, принципиальный – между «Кайратом» и «Пахтакором». Пожилые по старой традиции «полковничьего города» выходили по вечерней прохладе посидеть на скамейках перед домами, поругать трамваи-троллейбусы (выяснилось, что ремонтная база не обновлялась с самого 1936-го!), постенать по поводу очередной неудачи в очередном туре «Спортлото», почитать любимую «Вечёрку» («Пьяный Л.Головацкий переходил Красногвардейский тракт напротив остановки «Детсад». Тут его сбило «Волгой». А следом за «Волгой» в правом ряду шёл «Москвич», поэтому на пешехода-нарушителя был совершён второй наезд». Страсти-то какие!) Жизнь города текла в обычном русле. Чего нельзя было утверждать относительно тех потоков, которые выходили за грани ординара в высокогорье. Талые воды упорно наполняли пресловутые моренные озёра. Это вызывало тревогу специалистов. Озабоченность сотрудников «Казгидромета» привела к появлению 13 июля 1973 года соответствующего предупреждения о селевой опасности. Оно прозвучало из всех домашних приёмников сразу после прогноза погоды. Ущелья были тут же перекрыты милицейскими постами, но большое число диких и организованных туристов успело пройти в горы до запрета. И это были не только алмаатинцы – в Союзе Заилийский Алатау пользовался заслуженной славой у всех любителей активного отдыха.
Однако до 14 июля обстановка была хотя и тревожной, но не критической. Всё ещё могло обойтись. «Точка невозврата» была пройдена к вечеру 14-го, когда обрушившаяся где-то внутри морены подтаявшая масса закупорила водоток, по которому шло опорожнение двух моренных озёр. Ну, а дальше… Дальше, пожалуй, возможности избежать неизбежного уже не было. Однако упреждающий вариант если не избежать, то хотя бы минимизировать катастрофу всё же существовал. Те самые профилактические спуски моренных озёр, которые худо-бедно разряжали ситуацию раньше и которыми пользуются до сих пор, в критические дни июля 1973-го почему-то не проводились. Позже, когда я работал в гляциологических экспедициях и системе «Казгидромета», в информированных кулуарах ходили упорные слухи про то, что после возведения плотины на Медео эти профилактические спуски решили больше не проводить. Если всё это соответствует действительности, то у трагедии, разыгравшейся на следующий день, имеется не только природная составляющая. Целые сутки стихия накапливала силы для последнего броска, собирая энергию и подтачивая моренные берега озёр. Прорыв произошёл вечером следующего дня, 15 июля – в 17.54. За 30 минут из озёр вылилось 200 000 кубометров ледниковой воды. Селем вся эта масса стала после того, как свалилась по крутому склону морены Туюксу, захватив с собой твёрдую составляющую – камни, лёд, песок. Через 9 минут сель добрался до первой преграды, возведённой специально для его укрощения, – насыпной плотины и селехранилища близ высокогорной метеостанции «Мынжилки». На то, чтобы переполнить селехранилище, у потока ушло 3 минуты, а на прорыв плотины – несколько секунд. Таким образом, то, что должно было стать препятствием на пути стихии, лишь усилило её масштабы. Ну а дальше, подминая и вбирая в себя всё, что было по силам (а сил было достаточно для того, чтобы двигать гранитные валуны весом 300 тонн!), сель ринулся на утомлённый солнцем город. Силу его ярости может и сегодня видеть всяк желающий – для этого достаточно подняться вверх по Малоалматинскому ущелью. Тот каньон с осыпающимися склонами, по дну которого течёт ныне Малая Алматинка, появился именно 15 июля 1973 года. «Движение потока сопровождалось сильным грохотом и содроганием склонов. При ударах селя о крутые повороты и пороги русла наблюдался массовый выброс валунов на высоту до 15-20 м, а более мелкие камни разлетались в радиусе до 40-50 м. При прохождении селя в долине стояло сплошное пылевое облако с запахом гари. Оно образовалось в результате сильного разбрызгивания селевой массы и обрушения склонов, а примесь гари возникала от соударения камней». Такую картину описывают авторы небольшой, но ёмкой книжицы «Внимание: сель!», выпущенной в 1992 году.
Подбирая всё на своём пути, ревущий поток на подходе к турбазе «Горельник» обладал размерами, в десять раз превышавшими те, что наблюдались у метеостанции «Мынжилки». И здесь на его пути встретилась ещё одна рукотворная защитная преграда, также сыгравшая свою роковую роль в развитии катастрофы, – построенная из стальных рельсов селеловушка, подобная тем, через которые проезжают все, кто добирается до Медео. Прежде чем проломить заграждение, сель, во-первых, «подпрыгнул» на нём вверх (как на трамплине) и зацепил домики легендарной турбазы, а во-вторых, ещё раз набрал дополнительную массу для броска вниз. Основные человеческие жертвы были собраны в этот вечер на «Горельнике», где как раз проходила пересменка, и большая толпа народа стояла в очереди на склад для получения снаряжения. А склад в отличие от остального лагеря находился внизу, на дне ущелья, по которому двигался смертоносный поток. Относительно человеческих жертв сель, сошедший 15 июля 1973 года в ущелье Малой Алматинки, остаётся до сих пор одной из самых тёмных катастроф в истории Алма-Аты. Видимо, сказалось то, что большинство соответствующих документов сразу же угодило под соответствующий гриф секретности. Но про погибших в горах знали, скрыть это было невозможно, и, как водится, молва лишь увеличивала их число. Почему в Союзе не любили считать жертвы? Сложный вопрос. Был в нём и откровенно политический подтекст, и момент практический. Считалось, что незачём зря будоражить население. Дело в том, что в памяти алмаатинцев в то время всё ещё жили картины селя, разрушившего город в 1921 году, камни, принесённые тогда, всё ещё лежали неубранными на некоторых улицах. Ещё более свежими были переживания десятилетней давности, лишившие горожан любимого места отдыха – озера Иссык. Кстати, сведения о погибших в тех предшествовавших катастрофах также туманны и официально не прояснены до сих пор.
Ныне откуда-то появилась явно округлённая и примерная мартирологическая цифра – 100 погибших на турбазе «Горельник». Один из очевидцев трагедии в своих воспоминаниях приводит другие сведения: «Лично моё мнение таково: на турбазе «Горельник» 15 июля 1973 года в селевом потоке погибли 7 сотрудников турбазы и около 50 туристов. Более точные данные наверняка есть в КГБ (сейчас КНБ), но они их никогда не опубликовывали». Первый селевой вал высотой 15 метров, шириной 50, с силой в 100 тонн на квадратный метр сотряс плотину на Медео в 18.17. Непосредственными очевидцами этого стали четыре милиционера, дежурившие в тот момент на плотине. Они и сообщили вниз о катастрофе, которая реально нависла над столицей Советского Казахстана.
Город же внизу продолжал жить своей привычной жизнью, купаясь в струях долгожданной прохлады, налетавшей с гор. Никто из простых смертных не чувствовал в этой прохладе ничего тревожного и грозного. И не представлял, что столице предстояло несколько дней, которые она могла и не пережить. Первый селевой вал высотой в 15 метров, шириной в 50, с силой в 100 тонн на квадратный метр сотряс плотину на Медео в воскресенье в 18 часов 17 минут. Непосредственными очевидцами кульминации катастрофы стали четыре алма-атинских милиционера (в тот день на посту у плотины находились Николай Гринченко, Дмитрий Перевалов, Алексей Аверьянов и Николай Савельев). Они и сообщили вниз о катастрофе, которая реально нависла над столицей Советского Казахстана… Хотя истины ради нужно сказать, что первыми о селевом потоке, скорее всего, радировали всё же наблюдатели, дежурившие в тот вечер на высокогорной метеостанции «Мынжилки». Однако то, что промчалось мимо наблюдателей, и то, что увидели милиционеры – сильно отличалось. Отсюда, с гребня плотины поток предстал во всей своей необузданной красе и диком величии. Отсюда казалось, что это всё, конец.
Вот как описывал происшедшее со слов одного из этой четвёрки корреспондент «Литературной газеты», прилетевший из Москвы освещать событие: «Вдруг издали разнёсся грохот, будто за ярко блистающей снежной макушкой хребта реактивный самолёт брал звуковой барьер… Поднял голову, и вдруг увидел, как за покрытым елми склоном горы взвился вверх огромный рыжий столб пыли, целый смерч; он же закрыл и солнце и небо, и в то же мгновение уши вновь резанули самолётный грохот, скрежет. Из-за поворота выкатился огромный грязевой вал. Вал сходу ударился о твердь котлована, в ели, легко вывернул их из земли, потом отпрыгнул в обратную сторону, к противоположному склону… обрушился на него всей своей тяжестью – и полсклона как не бывало: ни елей, ни кустарниковых зарослей… Только камни, каждый весом по нескольку тонн, будто пущенные гигантской пращой, легко пробивали грязевую толщину и взметались вверх… Застонала земля. Плотине Медео был нанесён удар такой силы, какой, если не считать атомных взрывов, никогда ещё не наносился по творению рук человеческих». Про удар – это уже не от милиционера. О том же рекорде, но несколько ранее, писала и наша «Казправда": «Плотина на Медео выдержала удар, какой до сих пор не испытывало ни одно сооружение, созданное за всю историю человечества».
Да, плотина, по поводу строительства которой было столько споров, и которая появилась во многом благодаря авторитарным возможностям Д.А.Кунаева, устояла. Но смертельная опасность, нависшая над Алма-Атой, никуда не делась. Она лишь затаилась по ту сторону поставленной для её укрощения преграды, временами испытывая её «на дрожь» новыми валами, хотя уже и не такими мощными, как первый, но не менее опасными. Знаменитый советский геолог, академик Д.И.Щербаков образно назвал селевой поток «горным цунами». Очень удачное сравнение. Я уже упоминал о том, что сель в своём стремительном броске – с морены Туюксу вниз – легко расправился с двумя предшествовавшими препятствиями, сооружёнными для укрощения смертоносных потоков на дальних подступах – плотиной в Мынжилки и селеловушкой близ «Горельника». В обоих случаях эти сооружения ничего не спасли, а лишь усугубили ситуацию, позволив потоку набрать массу и энергию. В том, что последний рубеж защиты города, высокогорная плотина на Медео, устоит, в тот момент начали сомневаться. Сомневающихся, правда, было немного, потому что вечером 15 июля (а также последовавшей за вечером ночью и наступавшим по своему обыкновению утром) очень немногие владели всей имевшейся и накапливавшейся информацией. В первой части я не обратил внимания на немаловажный момент календаря – 15 июля 1973 года пришлось на воскресенье. Горожане в массе своей даже не подозревали о нависшей опасности, спокойно отдыхали от дневного зноя под ленивый шёпот пирамидальных тополей – самую сладкую колыбельную для настоящих алмаатинцев. Для них заканчивались выходные – предстояла долгая (как обычно летом) трудовая неделя. И лишь немногие посетовали на то, что вода в арыках вдруг перестала журчать, как было заповедано ей это делать в душную летнюю пору. Но вечер провели, ночь пролежали и утром, как всегда, спешно позавтракав, собрались и пошли на остановки родных трамваев-автобусов-троллейбусов – ехать на работу. Между тем наверху, над городом, в ущелье Медео обстановка накалялась. За первой волной селя последовали другие (наблюдатель гидропоста М.Н.Гроза «стал свидетелем 3-4 крупных селевых валов»), водосборные сооружения в плотине оказались сразу же забитыми и блокированными, свободное пространство селехранилища начало стремительно наполняться адской смесью из грязи, воды, камней, стволов и обломков. И заполнилось «почти полностью» всего за три часа.
Замаячил призрак Иссыкского сценария 1963 года – когда сель захлестнул подобным выносом озеро, размыл естественную перемычку, существовавшую несколько тысячелетий, и ухнул дальше, на райцентр. Здесь, на Медео ни о каких тысячелетиях речь не шла. Созданную двумя направленными взрывами и доделанную «вручную» преграду сдали в эксплуатацию всего годом ранее, в 1972-м. Плотина высотой 107 метров легла на пути потенциальных селей и надёжно защитила один из самых опасных городов планеты от ударов сверху. Насколько надёжно? До 15 июля 1973 года думали, что навсегда, что сели можно вообще вычеркнуть из списка угроз. Во всяком случае, со стороны Малоалматинского ущелья, нацеленного своим створом аккурат против городского центра. Но уже 16 июля всё оказалось не таким однозначным.
Два вопроса не давали заснуть в ту ночь тому, кто владел всей полнотой информации: При расчётах размеров селехранилища на Медео за основу брали объём селевой массы катастрофы 8 июля 1921 года. По разным данным (оснований для точных вычислений было недостаточно) разных исследователей – грязекаменная составляющая того селя содержала в себе от 1200 до 3600 миллионов кубических метров.
Вот, что писал по поводу строительства плотины в своей монографии «Селевые потоки в Заилийском Алатау» в 1971 году один из видных казахстанских специалистов по селям Есен Дуйсенов: «Проект защиты города Алма-Аты от селевых потоков путём создания набросной плотины в ущелье Малой Алматинки с помощью направленных взрывов был разработан в 1961 г. московским «Гипроводхозом»… дорабатывался Казахским филиалом института Гидропроекта имени С.Я.Жука. Было решено высоту плотины увеличить до 112 м и довести ёмкость селехранилища до 6,2 млн куб.м, считая, что даже грандиозный селевой поток, вероятностью один раз в 10 тысяч лет, будет полностью задержан». Была ли катастрофа 1973 года тем самым «селем тысячелетия»? В те дни точно ответить на этот вопрос вряд ли представлялось возможным: данные ещё не были собраны и обобщены, а самое главное – процесс продолжался. Это уже позже посчитали, что «сель 1973 года по своей мощности превзошёл все гляциальные сели на Малой Алматинке и был близким к ливневому селю 1921-го и гляциальному селю 1963 года, прошедшему по реке Иссык» (У.К.Караманов, А.С. Деговец. «Внимание: сель!»). Но тогда… Тогда стихия ещё тщилась побить все рекорды, и явление «суперселя» всё ещё было весьма возможным. Время не играло на Алма-Ату. Суть страшной опасности, нависшей над столицей Советского Казахстана в те дни, несколько позже резюмировала «Казправда» в номере за 22 июля 1973 года: «Обширная протевоселевая чаша приняла в себя около пяти миллионов кубометров камня, грязи и воды. А вздувшаяся река всё несла и несла мутные волны. Возникла реальная опасность переполнения селевого озера, так как водосбросные трубы в основании плотины оказались забитыми каменной массой».
Пять миллионов кубов селевого вброса отчаянно вгрызались в рыхлое ещё тело плотины, выискивая слабые места. На другой её стороне то там, то тут стали возникать фонтанчики, ручейки и небольшие потоки – вода начала просачиваться сквозь «надежду города». Если бы к пяти миллионам кубов, напиравших сверху, прибавилось пять миллионов кубометров грунта и камней размытого тела плотины, то на месте Алма-Аты через несколько минут образовалось бы адское море. Необходимо было срочно на что-то решаться и на чём-то останавливаться. Но несмотря ни на что, власти так и не начали эвакуацию населения. Где был Кунаев? То, что вставшая на пути селевого потока высокогорная плотина Медео лишь сдержала стихию, но не предотвратила катастрофу, поняли почти сразу. По большому счёту, необходимо было немедленно (буквально ночью) эвакуировать горожан из центральной части города. Ведь предугадать дальнейшее развитие событий и дать гарантии в тот момент не мог никто. Были спешно эвакуированы люди из пионерлагерей и домов отдыха ниже по ущелью. Но и только.
Почему не провели тотальную эвакуацию, понять до конца сложно. Наверное, немаловажным был тот факт, что у руля в то время стояли люди, не привыкшие отступать – память о том, что они отстояли страну от напасти, перед которой все земные стихии могут казаться слабыми потугами, навсегда изменила сознание тогдашних иерархов.
В оправдание властям может быть зачислено то, что никто не отсиживался в кабинетах. Вокруг аварийной плотины в эти дни мелькали не одни лишь инженеры, рабочие, военные, бульдозеристы, монтажники, крановщики и шофёры. Тут часто бывал сам Д.А.Кунаев, руководивший всем непосредственно и осознававший всю сложность момента не только как руководитель, но и как специалист по горному делу. Оказавшееся в те дни на самом гребне (гребне не только плотины, но и борьбы за Алма-Ату!) кафе «Ласточка» стало рабочим местом как для него, так и для множества других руководителей и экспертов самого высокого уровня и квалификации: «На самом гребне плотины, там, где изящно простёрло свои крылья известное алмаатинцам кафе «Ласточка», расположился оперативный штаб. Отсюда стали бессменно руководить напряжёнными участками аварийных работ ответственные работники ЦК Компартии Казахстана и Совета министров республики».
О Кунаеве следует сказать особо, ибо многие теперь относят его непосредственное участие в борьбе с той стихией к посмертным агиографическим сказаниям и историческим мифам. Тем более что сам он о своём участии в тогдашних событиях скромно умалчивает даже в собственных мемуарах. Видимо, по той же причине («не велел!») Кунаев отсутствует на фото и в репортажах республиканской прессы. Но понятно, что без его участия (члена Политбюро и друга Л.И.Брежнева) провернуть работы такого масштаба, какие предстояли в ближайшие дни, было бы просто немыслимо. А что до непосредственных свидетельств, то и их достаточно. Московские издания не очень-то заботились о республиканских запретах. Вот выдержка из итогового репортажа «Литературной газеты» за 1 августа 1973 года – любимое периодическое издание советской интеллигенции посвятило событиям в Алма-Ате целую газетную полосу: «В самых опасных и трудных местах – на плотине, у насосов, в траншее трубопровода – можно было увидеть в эти дни члена Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря Компартии Казахстана Динмухамеда Ахмедовича Кунаева, председателя Совета министров Казахской ССР Байкена Ашимовича Ашимова, других руководителей партии и правительства республики, командующего войсками Среднеазиатского военного округа генерала армии Николая Григорьевича Лященко, военачальников, инженеров, хозяйственников». А вот свидетельство человека, вовсе не заинтересованного – академика Лаврентьева, вице-президента союзной Академии наук, вызванного на Медео в качестве эксперта (из книги «…Прирастать будет Сибирью», посвящённой совсем другой теме): «На плотине собрались во главе с Д.А.Кунаевым руководители республики, представители промышленности, строители плотины, военные и учёные».
То, что на Медео практически сразу, на следующий день после схода селя, засветились прилетевшие эксперты из Москвы – академики М.А.Лаврентьев и М.А.Садовский, само по себе говорит о многом. Лаврентьев, вице-президент Академии наук СССР, создатель знаменитого Новосибирского филиала, был одним из самых последовательных вдохновителей и разработчиков строительства плотины в ущелье Медео путём направленного взрыва. А Садовский – директор Института физики Земли. Прибыл и начальник экспертного отдела Госстроя СССР К.И.Смирнов. Сам уже перечень этих руководителей – свидетельство того, что ситуация была аховой. Однако имела перспективы счастливого разрешения. Должна была иметь.
Два вопроса предстояло решить незамедлительно: Ответы нашли быстро: уровень привлечённых специалистов сыграл свою роль в деле снижения уровня угрозы. Вот что говорил позже по этому поводу академик Лаврентьев: «Главный вопрос: выдержит ли плотина напор миллиона кубометров грязи? Хотя почти все были уверены, что выдержит и что просачивание тоже не страшно, так как это обыкновенная фильтрация сквозь каменную наброску, были предприняты меры по спуску воды из озера через трубы. Здесь исключительную организованность и культуру проявили военные».
О военных – тема особая. Потому что в СССР всё связанное с армией оставалось в тени. Так и в репортажах о тех событиях участие военных лишь упоминалось вскользь, а подлинными героями были лица сугубо гражданские. Слова о героизме в те дни не звучали высокопарно. Потому что те люди, которым выпало в течение четырёх дней бессменно и бессонно работать на аварийной плотине во имя спасения города, совершили деяние, аналогов которому в Казахстане не было ни до, ни после. (Да что в Казахстане!..) Несмотря на то что «почти все были уверены» в том, что плотина устоит, мина замедленного действия, бесстрастно оттикивавшая время над головами алмаатинцев, могла рвануть в любой момент и невзирая ни на какие мнения. Не казалась напыщенной и военная лексика периодики. «На плотине Медео в эти дни не отдавали приказов, здесь только называли цель трудовой операции, и люди немедленно, почти не сговариваясь, с намёка, с кивка понимая друг друга, бросались «в бой». «…Знают ли они, что вершат подвиг? Наверное, нет. Они просто работают с одной мыслью: надо! Надо, чтобы вода шла в Малую Алмаатинку! Надо, чтобы в селехранилище её становилось всё меньше и меньше, а затем не стало совсем».
Это опять же из газет того времени. Понятно, что все эти названные, а в основном «неизвестные» герои, появились на плотине не просто так. Правительственная комиссия во главе с Кунаевым взяла на себя не только ответственность, но и полномочия – такие, о каких только можно было мечтать. Характерный момент, демонстрировавший возможности комиссии: колонна КрАЗов, которая следовала через Казахстан транзитом куда-то в Среднюю Азию, была снята «по распоряжению» с железнодорожных платформ и отправлена на борьбу со стихией. А насосы от земснарядов оперативно доставили самолётами из горнорудных центров – Рудного, Караганды, Челябинска. Героизм героизмом, но не меньшую роль сыграл и профессионализм тех, кто спасал Алма-Ату. И тут нужно сказать несколько слов о том, что в стороне от драмы на Медео в те дни не осталась вся страна. И в «разминировании» Медео принимали участие не только местные организации («Промсантехмонтаж», «Гидроэлектромонтаж», «Минмонтажспецстрой», «Казмеханомонтаж», «Казэлектромонтаж» и пр.), но и те, кто прибыл сюда из других городов Союза. Вот ещё характерная выдержка из прессы той поры, на сей раз из «Вечерней Алма-Аты": «Из многих городов республики и всей нашей страны на помощь к алмаатинцам приехали и прилетели рабочие и специалисты. В маленьком вагончике, который приткнулся к подножию скалы, работают проектировщики. Инженер проектной группы Лидия Андреевна Шиленко и старший инженер-конструктор Фёдор Иванович Козин прилетели из Челябинска. Тут же Екатерина Константиновна Гаврилина – главный инженер проекта проектной конторы московского треста «Гидромеханизация» и её земляк главный специалист конструкторского отдела Марк Эммануилович Викштейн. …19 июля из того же Челябинска прилетел на плотину главный механик треста «Уралсибгидромеханизация» Иван Яковлевич Регер".
…Четыре дня и четыре ночи (а вернее – четыре ночи и четыре дня!) Алма-Ата находилась в состоянии нервного ожидания. Горожане смотрели на иссякшие арыки близ домов и отощавшую Алмаатинку, с особым вниманием выслушивали прогнозы погоды (жара не спадала, в том числе и в высокогорье) и с надеждой провожали тяжёлую технику, ползущую вверх по Ленина – парадному проспекту того времени. Машины тащились нудной и упорной колонной днём и ночью, как на передовую. «И вот наконец, наконец-то! – застучал, пустив в небо дымную струю, один дизель, за ним – другой. Натужно и звонко первая струя воды ринулась в нитку трубопровода. А там – через плотину, по ступенчатому склону горы – в обескровленное русло Малой Алмаатинки». «К концу четвёртых суток противоборства людей напору ледниковых вод начали действовать первые насосы аварийного сброса. 12 качающих установок и три нитки трубопровода сечением 1420 миллиметров каждый были смонтированы в рекордные сроки». «Утром весь берег селехранилища был окантован двухсантиметровой мокрой плёнкой – вода пошла на убыль. Люди нагибались, ощупывали эту кромку пальцами, словно не верили, замеряли её линейками, люди плакали не стесняясь друг друга. А в алма-атинских арыках, прожаренных жестоким июльским солнцем, как первые добрые весточки, появились ручейки, ещё слабые, неуверенные… И хотя опасность ещё не миновала, люди верили, что сель будет усмирён…»
И сель был усмирён. Алма-Ата была спасена. И высокая драма тех дней не осталась незамеченной. Память о ней воплотилась в стихи (Жубан Мулдагалиев посвятил этой теме целую поэму «Сель»), в кинофильмы («Укрощение Чёрного Дракона», «Щит города» и пр.), осталась тревожной ноткой в благостных воспоминаниях старых алмаатинцев. И… благополучно забылась потомками (сомневаюсь, что в нашем городе, где так любят мемориальные доски, всей той героической эпопее 1973 года посвящена хоть какая-нибудь памятная дощечка).
Вместо эпилога Что до высокого искусства, то разве все сюжеты той эпопеи исчерпаны? А две пропавшие группы туристов из Минска и Ленинграда, счастливое спасение которых было одним из светлых моментов тех дней? А охлаждение горных ледников туюксуйской группы с помощью дымовых шашек, создававших искусственную завесу над таявшим льдом? А бесстрашные водолазы из команды старшины Ивана Пащенко, пытавшиеся пробиться сквозь грязь озера смерти и освободить забитый водоприёмник? А бригада «Казвзрывпрома» – Угедей Акаев, Геннадий Куприянов, Валерий Гомонов, – сумевшая изящным взрывом перенаправить поток, ринувшийся с плотины из труб и спасти от разрушения только что построенный высокогорный ледовый стадион? А везунчик – пятидесятилетний Кальян Айханович Мусин, который плыл в селе более двух километров – более двух километров! – в мощнейшем потоке, который в секунды может превратить девятиэтажный дом в манную крупу? – и выжил (случай в мировой практике, кажется, редчайший…) – пусть даже всё это и сымпровизированная выдумка словоохотливого милиционера для ушей доверчивого московского корреспондента. Где, спрашивается, ходит Тимур Бекмамбетов?.. Перед нами готовый сюжет для такого блокбастера (про «сель тысячелетия»!), что закачается не только Голливуд, «Казахфильм» не останется равнодушным!..
© Андрей МИХАЙЛОВ
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
