 |
 
|
|
 Алматы — Берлин
КОГДА-ТО В ПРОШЛОМ ВЕКЕ…
Мэрия Алматы установила своей руководящей подписью историческую справедливость и присвоила невероятный титул городской старости: «…ведущие ученые Казахстана завершили продолжительную работу по установлению возраста города и пришли к выводу, что Алматы насчитывает тысячелетнюю историю. На основании археологических и исторических данных они доказали, что в 8-10 веках на месте нынешнего города тоже был город, не поселение, как считали раньше, а именно город – крупный по тем временам торговый и административный центр, даже с собственным монетным двором. И назывался этот средневековый город так же, как и сейчас – Алматы».
— Любой седой и почтенный город Старого и Нового Света позавидовал бы древнейшему знаку судьбы. Но вот где памятники алматинского процесса расселения и урбанизации Евразии?! – С этого недоумённого вопроса и началась моя беседа с Владимиром Проскуриным. Памятники архитектуры лучше сохраняются, когда они включены в жизнь общества – это аксиома. Казахстан вместе с суверенитетом приобрёл право говорить о том, что у него своя, самобытная, древняя история. А история – прежде всего память, материализованная в памятниках. Без истории, памяти и памятников, согласитесь, нет нации. Нация должна быть заинтересована в сохранности памяти собственной истории. Как мудро заметил поэт: «Нету бедственней в жизни беды, чем разлука с любимой сумятицей: человек без привычной среды очень быстро становится Пятницей». Рассказывают, что есть города, где сохраняют первый домик, возведённый предками, пусть крохотный, всего в три окошечка. Или первое, посаженное прадедом дерево. Скажем, яблоньку, тем более, если она дала название поселению Алматы («Яблоко», или «алма» по-казахски, соответствует известному «Malus» по-латыни). Не говоря уже об именах первых улиц, площадей, скверов. Есть города, где вместо монументов функционерам-временщикам ставят памятные знаки общечеловеческие – будь то растоптанный башмак первопроходца или рассохшийся посох первопоселенца.
Любопытно отметить, что в Республике Казахстан памятники истории и культуры нашли свое отражение в национальной валюте. На всех крупных купюрах присутствует изображение комплекса Ходжа Ахмеда Яссави. На других – воссозданы образы мавзолея Бабаджа Хатун (12-й в., аул Айша-биби близ Тараза), фрагмент некрополя Сейсен–ата (нач. 20-го в., Мангыстау), наскальные гравюры урочища Танбалы-тас (окрестности Алматы). В композиции символа Независимости, обелиска на главной площади южной столицы, навершине образована из фигуры Золотого человека, парящего на крылатом барсе. Сам обелиск – увеличенная копия кулпытаса (надгробия) из некрополя Ушкан-ата работы народного мастера Егесина (19-й в.), памятника камнерезного искусства. Отметим также, что Государственный Герб образует элементы головного убора Золотого человека, казахского Тутанхамона (5-й- 4-й вв. до н.э., курган Иссык). Если памятники истории и культуры нашли достойное отражение в национальной валюте, а их существование охраняемо бронированными дверьми банков, то можем ли мы согласиться с тем, что в реальной жизни богатейший фонд культуры предыдущих поколений, увы, остается незащищённым. Революционное обновление общества, исторической науки, культурной политики больше напоминает развал, чем созидание. Новотворческая атмосфера на пути независимости скорее напоминает беспредел и нуждается в правовой основе. Базироваться она должна на фундаменте не только государственного мышления, но и культурного строительства, настоящей, а неподдельной истории, зафиксированной в движимых и недвижимых памятниках.
— Не является ли акция, проведённая в Алматы, баталией среднеазиатских государств «кто из нас древнее?» Доморощенные исторические сайты и порталы надуманы «установками» сверху, а производят их в жизнь весьма продвинутое поколение, предъявляя миру бешенную эрудицию. И взрослые и дети зачастую некомптентны. Однако кому не хочется вкусить ранней славы? Всё, что выкладывается ими на экраны мониторов, отнюдь не выстрадано, но впитано прямо из окружающего воздуха. Видимо, на таком эзоповском языке изъясняются и в таких бредовых понятиях мыслят их близкие. В жизнь вступает поколение, порождённое бессмысленными и беспощадными годами конца 20-го начала 21-го веков.
— Как же происходит осмысление прошлого в официальной исторической науке Казахстана после неожиданного обретения им в начале 90-х гг. суверенитета? Все это может привести его к искажению картины действительности. Вместо поисков истины, ее авторы порой занимаются созданием и распространением мифов. Главной причиной извращения, как хода исторических событий, так и развития исторической науки, являются интересы политической и финансовой верхушки, стремящейся оправдать происшедшие в обществе изменения и возникший в результате их общественный порядок. С этой целью используется ненависть значительной группы интеллектуалов к ушедшему в прошлое политическому и экономическому строю. Доминирует стремление во чтобы то ни стало втоптать в грязь не только старую общественную систему, но и все, что при ней возникло и существовало. Для выполнения этой задачи все средства хороши, включая самую откровенную ложь. Восторжествовал принцип: если раньше говорилось одно, то теперь во чтобы бы ни стало нужно утверждать прямо противоположное. Разительное расхождение слов и дела непременный элемент политики не только коммунистической державы. Характерная для Страны Советов ситуация законодательства, проникнутого демократической фразеологией и торжественными декларациями, и в наши дни резко отлична от реальной жизни. С одной стороны, народ, которому дозволяется любить свое прошлое. С другой стороны, власть, постоянно следящая за балансом классовых интересов. Конфликтность взаимоотношений социальных групп так и не дает шанс на формирование полноценной системы защиты культурного наследия.
— Вспомним наш благословенный город юности и отрочества… На сегодня дело моей жизни оказалось невостребованным, под угрозой полного забвения. Поспешность и волевое решение акимата (т.е. «мэрии», по-французски) нанесли вред памятникоохранной системе, привели к неоправданным, нелепым, абсурдным потерям и расходам. Город моей юности превратился из места обитания в некий бизнес-центр. Безобразная башня на месте старого ТЮЗа. И нет места романтическим золотым крылечкам и резным ставенкам, журчащим арыкам и живой природе, вечным, как казалось, рощам и кладбищам.
До войны первый секретарь Компартии республики назвал новую столицу Казахстана голодным, антисанитарным городом: «Ужас, что из себя представляет Алма-Ата! Это паршивенькая деревенька – и, конечно, в несколько раз хуже любой северокавказской станицы... Помещений нет, народу жить негде, работники разбегаются. Света нет – приходится работать при керосиновых лампах». Я рано научился самостоятельно читать вывески магазинов и названия улиц родного города. Одной из первых по отрочеству запомнившихся, стала близкая мне Фонтанная, затем другие, Лагерная или Артиллерийская. Первой переименованной «алма матер» стала родная школа, из пушкинского лицея стала средней школой имени академика Сатпаева. Улицы XX века переименовали многократно, по десять раз меняя ориентиры, адреса и привычки. Соответственно советским и постсоветским традициям – жить надо было идеологически верно, следуя установке сверху, по просьбе трудящихся. О чем вспоминаю, смешно и серьезно. Город после войны строился заново, из двухэтажного становился на два и более этажей значительнее и красивее. Ставили комсомольским субботником телебашню и высокие здания, укладывали улицы в асфальт и в шпалы трамвая, украшали темные проспекты фонарями. Это было торжество труда, вроде «Турксиба» – одной из крупнейших строек первой пятилетки индустриализации Страны Советов. Строили военнопленные, в основном женщины, – немцы, японцы, думаю, иные иноземцы. За алма-атинское яблоко Апорт можно было получить в обмен ссыльный раритет. Скажем, пуговицу с мундира, или нечто иностранное. Предполагалось возвести среди глинянных хаток города семь высоток, в два- пять этажей с башенкой (что напоминало в миниатюре семь московских небоскребов. Успели возвести две в пять этажей высотки). Архитекторы-фантазеры в заилийской деревне тоже были ссыльные, но желали выделиться в жанре, стиле или форме. Даже Казачий плац взяли в руки, разрушили военный Собор, заменив Домом правительства зодчего-конструктивиста Гинзбурга. И переименовали снесеный исторический центр в Красную площадь. Успели одновременно построить самый величественный куб Оперного театра, достопримечательности города. Впрочем, не забыли зодчего и за архитектуру расстреляли. Имя Круглова и его коллег навсегда вышибли из нашей памяти. «Получить по заслугам» в нашей стране всегда звучало скорее с горькой иронией и совсем с другим смыслом. В начале 21 века город устремился ввысь, в сейсмически активном регионе, перекрыв панораму Заилийского Алатау. Ансамблевая застройка в Алма-Ате не получила путевку в жизнь. Здания возведенные по штучным проектам, в разные годы, в условиях постоянно меняющегося общественно-политического климата, подавляли рядом стоящие и стилем и материалом и больше безвкусицей. Назвали сошедший с зарубежных глянцевых журналов микрорайон Нурлытау, но в честь кого не пояснили. Впрочем, есть теперь тяга к перемене названия Алматы. Вспоминаются броские слова первого зодчего Андрея Зенкова, строителя верненского Собора и построек, «всей его любви к архитектурным побрякушкам, резному дереву и гофрированному железу» (алма-атинское наследие в оценке писателя Юрия Домбровского в «Хранителе древностей»). Что «город украсится солидными, каменными, бетонными и другими долговечными строениями по высоте до 30-40 этажей». Однако, не в ущерб архитектурному наследию города. За десять лет нового века или нового тысячелетия, старый город снесли под чистый лист ватмана, слоем за слоем извели городскую культуру, под циничной вывеской в программе «Культурное наследие», как «колониальный Верный» или «советская Алма-Ата». Впрочем, нелегко понять десятки современных переименований в названиях школ и вузов, улиц и площадей, в имени самого благословенного города Алма-Ата, где я родился, на воинственного Алматы.
— Таким образом, вы не просто покинули Алма-Ату уезжая в эмиграцию, а поменяли родные пенаты. И надо сказать, преуспели. Здесь ваше семейство крепко обосновалось?
Здесь я вдруг осознал значение пословицы «Мой дом – моя крепость». Каждое утро годовалая внучка Амели широко расскрывает дверь кабинета, произносит что-то свое непонятное, но озорное и радостное. Говорим друг другу «с добрым утром», и день становится полностью добрым. Беру ее крепко на руки, заглядываем на окружающий мир в окне (у нее есть место на окошке, как у ласковой кошки). Наблюдаем крикливых ворон, зимой на первый снег или вдруг на расцветший цветок. Непременно читаю ей утреннею сказку: «Ехала деревня мимо мужика, вдруг из-под собаки лают ворота. Лошадь ела кашу, а мужик овёс, села лошадь в сани, а мужик повёз»… Неожиданно, приходит на ум, что все, что происходит в государственном историописании постсоветского пространства и современной степи и гор Казахстана – невидальщина, неслыхальщина, небывальщина. Между прочим, гимн Казахстана, его перевод на русский, напоминает Гимн страны гуливеров. Мол, мы великий, мы могучий, ярче солнца, выше тучи… В ноябре прошлого года Юнеско определила дату рождения Алматы в 1000 лет! И день становится вдвойне полным и радостным, шаловливым, во много крат смешным и серьезным не менее… В здешних европейских архивах, музеях и библиотеках, я нашел новый исторический пласт, в корне отличный от марксистко-ленинского наследия. В этом огороженном форпосте эмиграции, мною пишется, говоря языком цифр, среднестатистически одна книга в год. Прежде всего это – фотоальбомы под общим названием «Весь Алматы». Мне выпала возможность принять участие в разных, ежегодных и международных изданиях «Культурные ценности», рассказывающие о Центральной Азии в прошлом и настоящем. С моим участием вышел справочный свод «Памятники истории и культуры города Алматы», своеобразный итог казахской памятникоохранной деятельности. Грустно, но факт: свод памятников в эмиграции пишем, снос на родине в уме… Вот этим и живу, совместно с моим прошлым, неведомым Русским Туркестаном.
— На ваш взгляд, человек – хозяин своей судьбы или игрушка в ее руках?
— Владимир Николаевич, что значит для вас понятие «счастье»?
Испаряется пыль.
— Вы себя считаете себя счастливым человеком?
— Какой ответ на вопрос «было, не было, как именно было», можно считать самым честным?
В прошлом были те же соль и мыло, — Спасибо за беседу, Владимир Николаевич. Будем полагать, что в череде ушедших лет самым главным было и остается ваше неравнодушное отношение к памятникам национального наследия. Читатель ждет от Вас новых краеведческих находок, открытий, публикаций на страницах EXRUS.eu.
© Александр КОПТЯЕВ
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
В республике относительно недавно прошла под аплодисменты всех стран международная научно-практическая конференция «Древняя и средневековая урбанизация Евразии: возникновение, развитие и возраст города Алматы». И наука выдала скоропалительную сенсацию 21-го века – «Кто из нас древнее?», на фоне бывших стран Средней Азии и Казахстана.
В Алма-Ате сносят десятки исторических кварталов, при этом отцы города всё рассуждают о сохранности памятников истории и культуры, и получают… за снос, поверьте за разбой, зарплату, премии, льготы на жизнь. Возвести бетонную коробку в наше «элитное время» – дело не хитрое. Тяжелее сохранить памятник жизни многих поколений горожан и городских событий, пристрастий, вкусов, национально- политических и эстетических перестроек.
Самые умные?! Нет, дети распада. Иные наивные наблюдатели полагают, что рано или поздно самодеятельность перемелется в качественную муку, однако это не так. Школа – великая вещь. Подлинное творчество – трудный хлеб. Сама по себе самодеятельность не повысит квалификацию никогда. Скоро мы окончательно захлебнёмся этой самодеятельностью.
Уже проживая в Берлине, город Алма-Ату я посетил в 2006 году в экспедиции Центральноазиатского Географического общества, с целью съемки и выпуска документальных фильмов о «Неизвестном Казахстане». Мне пришлось побывать в заповедных уголках, где стояли, увы, полуразрушенные или брошенные памятники архитектуры. О верненском периоде жизни города нет уже свидетельств в архивах, библиотеках и музеях. Все что нас окружало, и природа, и культура, и дым Отечества тоже, – все значилось в памятниках исторического наследия. А для жителей города, воспитанных на советском прошлом, история Алма-Аты летосчисляется со дня свершения Октябрьской революции. Ну, об этом говорить уже поздно, памятники истории и революции давно убраны с площадей, улиц, скверов города. Третьи, наши современники, для которых Алматы не более чем транзитный пункт, уверены – город делает уверенные шаги с провозглашения Республикой Казахстан независимости. И снова зададим риторический вопрос чиновникам: верните городу памятники, старую жизнь, его символы и святыни, погубленные вами в последние десять-пятнадццать лет.
В Германии постепенно складывается круг людей, пусть узкий, но все же близких мне по духу. Есть коллеги и среди немцев. Прошлому остается только одно – воскрешение на бумаге. Моим уделом остается научно-популярная литература, эссеистика, документальный очерк. Впрочем, я говорю просто о сложном: «чужая жизнь – безжалостней моей – зовет меня… И что мне делать с ней?»
